Александр Варго - Дикий пляж

Вскоре меня перевели в другое отделение, почти все мои дырки залатаны. У меня оказались сломаны три ребра. Укушенная рука прошла сама собой. Нос вправили на место, но кривизна все равно заметна (кулаки у Вита что надо!). Хуже всего пришлось ноге. Кроме двух глубоких трещин в кости, у меня оказался серьезно поврежден мениск. В итоге врачи, посовещавшись, вынесли вердикт – остеохондропатия. А это – хромой на всю оставшуюся жизнь. Передвигаюсь я пока с палкой (хорошая такая, удобная палка), но это ничуть не смущает меня.

И вот наступил долгожданный день – отлет в Москву. Врачи неохотно отвечали на мои вопросы по поводу моих прогнозов и пожелали мне удачи. Кроме того, мне следовало каждый месяц являться на обследование в свою поликлинику для нейтрализации, как они выразились, «остаточных явлений». Явлений чего? Остаточных от чего? Если бы я знал.

Я смотрел в иллюминатор, и настроение мое становилось хуже и хуже. Я знал, что просто так меня не отпустили бы. Значит, произошло нечто такое, что кардинально перевернуло версии местных дядей Степ с головы на зад. Вот только что? Знаете, а я уже догадываюсь, какая цена за это заплачена.

Я давно уяснил для себя, что душа человека как колодец – глубокий колодец с чистой водой. И когда какая-то мысль неприятна тебе, ты прячешь ее в ящик и бросаешь на самое дно. Ты слышишь всплеск – и неприятной мысли как не бывало. Но она остается. Я знаю, что даже самый глубокий колодец имеет дно, и если что-то исчезло с глаз, это не означает, что оно действительно исчезло. И я знаю, что ящики, в которых заключены дурные мысли и чувства, гниют, и эта гниль может запросто отравить всю воду и сделать человека безумным.

С каждым днем мне все происшедшее со мной и Ольгой Соломатиной казалось длинным, захватывающим дух сном. Но о таких снах не хочется рассказывать своим близким. Это все равно что признаться в чем-то порочном.

Сны… В последнее время я видел их десятки, если не сотни. И я совру вам, сказав, что они хорошие. Вам страшно? Не бойтесь. Все уже позади.

Вчера мне приснилась старая цыганка. Она вошла ко мне в комнату в медицинском халате и с подносом в руках. «Попробуй это «, – предложила она мне, сняв крышку. На подносе лежала голова Ди, и она улыбалась мне.

А сегодня ночью я видел во сне, как ко мне в окно стучится разлагающийся стервятник с лицом Дэна. Разбив окно, он провизжал: «Пенумбра Фаргаде!»…

Прилетев в Москву, я внезапно понял, что никто меня здесь не ждет. Кроме Ольги. Какое счастье, что она жива!

Я очень хочу увидеть ее.

Матери дома не оказалось, но соседи мне рассказали потрясающую новость. Оказалось, она познакомилась в магазине с какой-то тетей Галей, которая ей сообщила, что скоро на Земле наступит Армагеддон, и единственный способ спастись – вынести из дома все ценное, продать квартиру и уехать куда-то в Тверскую область, к таким же «братьям» и «сестрам», которые живут в полуразвалившейся церкви в ожидании летающей тарелки. По авторитетному мнению тети Гали, эта тарелка унесет их в лучший мир, нежели этот. Не знаю, какие аргументы использовала эта тетя Галя в разговоре с моей матерью, но та в тот же день вынесла из квартиры все мало-мальски ценное и уехала в свою новую семью, ждать тарелку. Занятно, правда?

Я зашел в квартиру, сразу почувствовав себя чужим. Комнаты пустые, только кровать, шкаф да пара ветхих стульев. Моя электрогитара, новенькая стереосистема, телевизор, диски с фильмами – все исчезло. Но я не расстроился, ведь, по большому счету, это все пыль.

Я сразу набрал телефон Ольги (странно, что его до сих пор не отключили). Трубку поднял отец девушки. Некоторое время он молчал, видимо, оглушенный такой сверхнаглостью. Потом он все же нашел в себе силы послать меня по известному адресу. Я пожелал ему того же, но в трубке уже слышались гудки. Что ж, и это не беда.

Я обязательно найду ее.

Вечером ее отец сам позвонил мне и сообщил, что нам нужно встретиться для разговора. Я согласился. Действительно, чего мне бояться? Хуже того, что со мной произошло, уже никогда не произойдет.

Смеркалось. Отец Оли, Андрей Борисович, стоял у свежевыкрашенной лавки и нервно курил. Я широко улыбнулся и протянул ему руку, но он только с отвращением посмотрел на нее, будто я протягивал ему дохлую крысу.

Взглянув в его покрасневшие глаза, я сразу понял, что он мне скажет.

– Ты знаешь, где Ольга? – спросил он. Не голос, а скрип наждачного листа по стеклу.

– Догадываюсь, – осторожно сказал я.

– Она в дурдоме. Там, где место тебе. – Он выпустил дым и с горечью рассмеялся: – Никак не возьму в толк, что на нее нашло…

– Вы о чем? – спокойно спросил я. Он еще раз затянулся и выпустил дым прямо мне в лицо, но я даже не отстранился.

– Сегодня она сказала, что это она виновата в смерти молодежи. Что ты на это скажешь, Дима?

Я молча разглядывал носки своих ботинок. Шнурок на одном стал развязываться.

– Что ты молчишь? Ну скажи что-нибудь! – сорвался на крик Андрей Борисович. – Ты что, веришь, что это она разделалась с ними?! Да она плачет, когда я муху пришлепну!

– Мне нечего сказать, – сказал я. – Ольга не делала этого. Только кто меня будет слушать? Я хочу ее видеть.

– Обойдешься, – зло проговорил Андрей Борисович, швыряя окурок за лавку. Его пальцы судорожно крутили дешевую зажигалку. – Очевидно, ей поверили, и они снова открыли дело. Ты знаешь, что ей светит? В лучшем случае – психушка до конца дней. В худшем – тюремные нары. Лет так на двадцать. Или пожизненное.

Я молча кивнул.

Андрей Борисович схватил меня за шиворот. И хотя он был одного роста со мной, я мог бы без труда свалить его с ног. Но не стал.

– Она никогда не выйдет на свободу, сучий потрох, – прошипел он. – Зачем ты потащил ее с собой в этот ад?!

Я попытался освободиться от хватки, но его лицо вдруг затряслось, как желе на блюдце, и он ударил меня. Удар был слабым, но его кулак все равно рассек мне губу. Я облизнул выступившую кровь и не удержался от улыбки. Это испугало Андрея Борисовича. Он что-то понял, попятился:

– Боже, так это ты… Я скажу им, что это ты… Оленька… она ни при чем…

– Говори что хочешь, старый мудак. – Я сплюнул кровь и сделал шаг вперед. Андрей Борисович повернулся и побежал, ежесекундно оглядываясь.

А я стоял и смеялся, задрав голову. Господи, какие же они все придурки!

По дороге домой я купил хлеба и леденцы. Вкусные такие леденцы. Называются «Бон-пари». Вы не пробовали? Напрасно. Их так любят малыши!

И Гуфи. Их любит Игорь Гульфик, мой самый лучший друг. Я его очень люблю.

Возле подъезда я увидел голубя. Голова изъедена какой-то болезнью так, что видно розовое мясо. Крылья облезлые (с такими и летать-то нельзя!), вместо лап – бесформенные обрубки. Он сидел возле урны, нахохлившись.

Я отломил половину батона и раскрошил его. Неуклюже подпрыгивая, голубь стал клевать хлебные крошки, с благодарностью поглядывая на меня. В это же мгновенье стая голубей – молодых и крепких – слетелась к рассыпанным крошкам, буквально отшвырнув моего голубя.

Ругаясь, я разогнал их. Мой друг снова сидел рядом с урной, испуганно поджимая изувеченные лапы. Он не боялся меня.

Голубь принял меня за своего.

Он степенно клевал хлеб, а я машинально грыз леденцы, не подпуская к своему другу других голубей, пока он не проглотил все крошки.

Заходя в подъезд, я напоследок бросил на него взгляд. Голубь смотрел на меня своими оранжевыми глазами, ветер трепал жалкие остатки перьев на его голове. В его глазах сквозили жалость и сочувствие. Понимаете, что я хочу сказать?

Умирающий, истерзанный уличный голубь жалел меня.

Холодно. Белые с голубизной стены, такой же потолок. Они и правда мягкие, а я думала, что такое только в книжках бывает!

Жаль, мне не разрешают вести дневник. Я так хочу размять затекшие мышцы, услышать хруст в суставах, затем взять в руки ручку и все подробно описать… Ведь из этого может выйти целая книга, вы мне верите?

Я одна. Врачи смеются, когда я прошу, чтобы мне разрешили общаться еще с кем-то. Один из них сказал: «Я скорее посажу наших пациентов в террариум к крокодилу, чем к тебе в палату». Хорошее сравнение.

Мне часто снится Дима. Несмотря на все, что произошло, я по-прежнему люблю его. Поэтому и сделала это заявление. Пусть хоть его отпустят.

Иногда мне снится луна. Я разговаривала с ней. Она мне сказала, что мы скоро увидимся, и во мне все замерло в сладком предвкушении свидания. Но самый, пожалуй, главный вопрос «когда?» остался без ответа – луна просто сказала, что скоро.

А сегодня мне тоже приснилась луна, но сон был ужасен. У луны уже не было доброго и приветливого лица. Вместо него было сморщенное лицо старой цыганки, той самой, которая встретилась нам в Соловках. Она недобро усмехнулась и сказала, что Дима ни в чем не виноват. Затем я увидела болото, в котором мы заблудились. И я видела очертание чего-то огромного, темного, с кривыми конечностями, высившегося над нами. И эта черная вязкая масса, к моему великому ужасу, стала сливаться со мной. Причем мне показалось, что она как бы раздвоилась, пытаясь проникнуть в Диму тоже, но из этого ничего не вышло и он остался чист. Наверное, все дело в железной штуке в его голове, как это глупо ни звучит.