Руслан Мельников - Война без победителя

– Не понимаю тебя, Костян.

– А чего тут понимать. Вольные привыкли вести свою игру. И мне не хочется становиться разменной пешкой на шахматной доске мертвяков и долгожителей. Бессмертные и смертные не сработаются вместе. У нас и у таких, как ты, всегда будут разные цели, образ мышления и временны́е горизонты. И у одних будет больше возможностей жертвовать другими.

– А ведь когда-то именно Феникс создал Охотников, – напомнил Дмитрий.

– Ты о Егере? Так ведь из этой затеи ничего путного не вышло. В самом начале Охотники были его рабами. Феникс стоял над ними, и Охотники полностью зависели от тех знаний, которые он им давал.

– Сейчас все не так.

– Если ты не заметил, сейчас мы с Егерем тоже идем разными дорожками и не ищем встреч.

– А может быть, напрасно? Может быть, пришло время искать союзников везде, где это возможно, и не отказываться от предлагаемой помощи?

Костян покачал головой:

– Если тебе надо – ищи себе союзников сам, только где-нибудь в другом месте. Уходи, Митек. Но не надейся, что уходишь навсегда. Когда-нибудь мы с тобой встретимся снова. И в моей руке будет огонь. Это война, и ты теперь на другой стороне баррикад.

– Скажи, а в чем смысл твоей войны, Костян? – спросил Дмитрий. – Ведь всех мертвяков ты не перебьешь и всех Фениксов не сожжешь.

– Я и не стремлюсь к этому. Но я хочу хотя бы ослабить Ордена, ибо с каждой смертью старого Мертвого Брата уходит частичка силы и древних знаний, которыми не будет владеть новый, получивший Живую Нить убитого. Силу и знания новичку только предстоит обрести, и не факт, что он успеет сделать это. А еще я хочу справедливости.

Слова о справедливости прозвучали так, что Дмитрий понял: на самом деле именно это для старшого Вольных – главная и наипервейшая цель. Но…

– Какой именно справедливости ты добиваешься?

– Никому не позволено жить дольше других, – горячо ответил Костян. – Вот за что я борюсь. И вот почему мы, Вольные, обрываем жизни тех, кто задержался на этом свете. И не важно, идет ли речь о Мертвых Братьях или о Фениксах.

«Точно, зависть, – с тоской подумал Дмитрий. – Все-таки им движет банальная черная зависть к тем, кто проживет дольше, а все разговоры о борьбе против мертвяцкого гнета над родом человеческим не более чем шелуха и пустословие».

– Это твоя позиция, – вздохнул Дмитрий. – А что скажут другие Вольные? Что, если они не будут против союза с Фениксом?

– А их можно спросить, – хмыкнул Костян и повернулся к подчиненным: – Метис, Кош? Кто-нибудь хочет быть мальчиком на побегушках у Дикого Феникса? Кто-нибудь хочет прислуживать новому Егерю?

Спросить-то можно, но многое зависит от того, как поставить вопрос.

Метис отвел глаза. Кош опустил голову.

– Так-то, Митек, – торжествующе улыбнулся Костян. – Вольному – воля. Ты волен уйти от нас. Они вольны остаться со мной.

* * *

Дмитрий ушел. Скорым шагом он двигался по улицам, озираясь, как затравленный зверь. Дмитрий был в грязной одежде, взятой из гаража-схрона Вольных, без автомата и без обреза, которые трудно было бы укрыть на себе. А от ножа с «тленом» в серьезной стычке с мертвяками проку будет немного.

Дмитрий прятал лицо от видеокамер и прохожих и не смел прибегнуть к магии, которая могла привлечь внимание мертвяков. Сейчас на нем не было даже спасительного грима Катерины.

Но от всех камер все равно ведь не спрячешься.

Дмитрий прекрасно понимал, что обречен. Что на свободе он лишь временно. Горс не пытался разубедить его в обратном. Засветившийся и загнанный Дикий Феникс вряд ли сможет без чужой помощи спрятаться в многомиллионном мегаполисе, контролируемом мертвяками. Рано или поздно он попадет в ловушку. И выхода из создавшейся ситуации Дмитрий не видел.

У него было бессмертие, но не было покоя. Не было верных друзей и помощников, не было надежного убежища и уверенности в будущем. Не было даже денег. Он был…

«Один! Один! Опять один!» – стучало в голове. И, казалось, каждый шаг приближает его к орденской Оси. Была еще слабая надежда выбраться из Москвы, но сам Дмитрий не очень верил, что ему позволят сделать это. Так и случилось.

Все произошло на многолюдном проспекте. Вокруг сновали «жильцы», которым не было до него никакого дела. Которым вообще не было дела до окружающих. Лица – мертвее, чем у Мертвых Братьев, плотно сжатые губы, пустые глаза… Обычная картина обычной московской улицы в будни.

Близость мертвяков Дмитрий почувствовал сразу, но не сразу понял, где находятся «тела» и кто они. А не видя противника, трудно укрыться от него даже за магическим щитом. Поэтому он просто побежал, расталкивая прохожих и слыша раздраженный мат в спину.

И, конечно, убежать он не смог.

Чужая «маска» упала на него, словно сеть. В него выстрелили. Впрочем, негромкого хлопка, скраденного глушителем, Дмитрий даже не расслышал.

Пуля попала в сердце. Снова.

«Проклятье! Сколько можно умирать?» – пронеслась, растворяясь в боли и небытии, тоскливая мысль.

А прохожие, глядя перед собой невидящими глазами, все шли и шли мимо.

* * *

Дмитрий приоткрыл веки. На этот раз он очнулся в роскошном и длинном, как автобус, лимузине. Непрозрачная и звуконепроницаемая перегородка отделяла просторный пассажирский салон от водительской кабины. Бар, столик, выдвижная телепанель, музыкальный центр, диван и кресла. Все как положено, в общем. Как в голливудских фильмах о красивой жизни.

Машина ехала медленно, тяжело и плавно: лимузин был бронированным. За толстыми пуленепробиваемыми стеклами с глухой тонировкой и легкой, почти незаметной дымкой магического экрана плыла безмятежная Москва.

Дмитрий полусидел-полулежал на мягком кожаном диванчике. Крови на простреленной куртке оказалось не очень много. Говорят, так бывает, если пуля попадает в самое сердце.

Напротив в непринужденной позе сибарита расположился Бронский. Нога – за ногу, в руках – наполненный бокал. Известный олигарх и Магистр Ордена Скорпиона с улыбкой наблюдал за пленником.

Запястья Дмитрия были скованы за спиной. И, судя по всему, не простыми наручниками. Память Горса услужливо предоставила заклинание, освобождающее от оков, но, произнеся первый слог древней волшбы, Дмитрий ощутил резкую сильную боль, стрельнувшую от рук к голове и в спину. Словно тысячи раскаленных игл впились в мозг и позвоночник. Недоговоренная магическая формула колом встала в горле.

Дмитрий застонал от боли. Дернулся.

– Ну, здравствуй, Феникс, – Бронский отсалютовал ему бокалом. Отпил, поставил бокал на полочку встроенного бара. – Здравствуй еще раз…

Дмитрий попробовал пошевелиться. Мышцы слушались, но едва-едва. Вялые они были какие-то, его мышцы. Полупаралич – так бы Дмитрий охарактеризовал свое состояние. Нельзя было ни сбежать, ни драться.