Аня Сокол - Шаг в темноту

Волосы у меня вьющиеся странного цвета: ни рыжий, ни каштановый — средний, цвета песка на пляже. Я давно поняла: лучший способ уложить кудри — это оставить их в покое, они сами знают, как лучше. Лаки, пенки, фены и прочие изыски оставались там, где им и положено, — в рекламе и на полках магазинов. Я заколола прядки на одну сторону, на пару часов должно хватить, а потом шпильки вывалятся, и я благополучно их потеряю, а волосы обретут так полюбившуюся им свободу.

Еще я накрасилась. Немножко. Пару минут раздумывала, не заменить ли сережки на более подходящие, чем скромные колечки, но так и не решилась нарушить данное в другой жизни слово, пусть тот, кому оно предназначалось, забыл об этом.

Кого я обманываю? Мне хотелось выглядеть хорошо. Это не имеет отношение к чувствам. Я давно поняла, что Кирилл не проводит дни в тоске и одиночестве, жалея, что ушел когда-то. Что изменится, если я буду хорошо выглядеть? Ничего, кроме уверенности в себе, а она-то мне и нужна.

Явидь зашипела и сказала совсем не то, чего я ожидала.

— На тебе серебро?

— Откуда ты… — хотела спросить я, но тут же догадалась, — ты пометила ножи.

— Естественно. Я еще не сошла с ума вручать оружие против себя, не приняв никаких мер. Я чую клинки на расстоянии броска. Если идешь на бал с серебром, значит, собираешься не танцевать, а воевать. С кем?

Я молчала. Все было кончено, даже не успев начаться.

— Ольга!

— Что?

— Не признаешься, сдам ведьмаку.

— Он за стенкой и все слышал, — горько сказала я.

— Здесь тебе не наши домишки и бригада гастербайтеров, — Пашка усмехнулась. — Серые стены не пропускают ни криков, ни шепота. Замок строила нечисть для нечисти.

— Почему сразу в машине не сдала?

— Тебя бы сразу высадили. Ты так хотела попасть в цитадель, что я решила не мешать. Теперь рассказывай, чего ты боишься? — потребовала Пашка.

Самое обидное, что с ней байка про ревность не пройдет, получается, я собираюсь применить ядовитый металл против владычицы, и мне любезно покажут дорогу в подземелье. Сказать, что на всякий случай прихватила, не вариант, тут запрещено кровь проливать. Будь у меня немного времени, оправдание бы нашлось, а так, либо рассказывать правду, за неимением подходящего вранья, либо отдавать клинки. Без оружия мы с Алисой не выберемся.

Я сказала правду. Пашка называет себя моей подругой, я помогла отцу ее будущего ребенка спастись. Правду, в которой я собираюсь сорвать жертвоприношение повелителя северных пределов, похитить ребенка, запереть его до совершеннолетия в filii de terra, и, если повезет, запереться там же, а если не повезет, наверное, сдохнуть на алтаре вместо него. Именно так по-идиотски это и прозвучало.

В руках у явиди появился знакомый камешек. Артефакт сна, его пока не перенастроили, не смогли или не успели, перчатки на руках пришлись кстати. Все ясно без слов. Перспектива прикорнуть на краешке кровати, а проснуться уже дома меня не прельщала. Я попятилась и впала в другую крайность, стала упрашивать.

— Пашка, я должна ее спасти, понимаешь, — глаза явиди загорелись, звериная натура брала верх над человеческой, не понимает — Если бы кто-то решил твое яйцо об алтарь кокнуть…

Я не договорила, потому как змея броском перегородила дорогу и зашипела в лицо.

— Шшшкууурууу ссспууущщщщуууу, — и уже спокойнее, — идиотка, у меня инстинкты.

— У меня тоже. Ты о будущем думала? Нет. У Константина это второй ребенок. Кого он положит на алтарь, когда придет время? Первенца? Или твоего? Ты уже распланировала, которого по счету из своих детей отдашь на откуп высшим и низшим?

— Хватит, — рявкнула девушка, — нелюди не приносят традиционных жертв, у нас другое.

— Не сомневаюсь, столь же прекрасное и возвышенное, как жертвенный нож.

— Не сомневайся. Видела Алексия? Рыжий, с падальщиком ехал? Тоже нелюдь. Феникс. Они детей в пятилетнем возрасте поджигают, да не одного, а всех, каждого. Кто из пепла восстал, достоин жизни, остальные — нет.

Я сглотнула, меня мутит, когда я представляю пятилетнюю кроху в огне.

— А явиди? — тихо спросила я.

— Мы своих в лес выкидываем или в болото подальше от дома, не в пять, конечно, а в пятнадцать. Вернется живой — боец.

— Уроды, — выдохнула я.

— А сама? Прийти на праздник в чужой дом и держать за пазухой яд — это не уродство? — Пашка в раздражении стукнула камнем по столу, артефакт подпрыгнул, выбивая тихий звук, и откатился в сторону, столешница была каменная. — Ты притворяешься одной из нас, но никогда не станешь и не потому, что не можешь, а потому что не хочешь. Неужели непонятно, ничего уже не изменить. Не тебе тягаться с вековыми устоями, не тебе противостоять демону. И не мне. Седой раздавит обеих на потеху и в назидание остальным, — подруга положила руки мне на плечи и попросила, — не умирай зря.

Я высвободилась и отвернулась. Должен быть выход. Он всегда есть, иногда мы просто не способны его вовремя заметить. И я заметила. Буквально. Я оперлась о стол. Явиди я не соперница, даже имей все ножи мира.

— Меня накажут в любом случае, удастся твое безумство или нет. За недосмотр, — явидь вздохнула. — Мне еще один след вины не нужен, тот еле пережила. Я не могу так подставляться, когда есть тот, кто от меня полностью зависит.

Любой наш поступок — это вопрос выбора. Я сделала свой, она свой. Самое поганое, что они оба были правильными.

— Прости меня, — сказала подруга подходя ближе.

— И ты меня.

Я развернулась навстречу и дотронулась до предплечья девушки камнем сна, который она швырнула на стол несколько минут назад. Сквозь салфетку с остатками тонального крема, разбросанными вокруг, артефакт не действовал, только при контакте с кожей, её кожей. Явидь закатила глаза и осела на пол. Я быстро запихнула камешек внутрь шелковой перчатки, следя, чтобы он плотно прижимался к ладони. Откинула покрывало, затем затащила девушку на кровать, слава святым, в человеческом облике она весит мало, и укутала сверху. Постояла, подумала и распустила шнуровку, сдерживающую плотные шторы балдахина, теперь кровать была закрыта со всех сторон. Но мое время сокращается, как знать, когда сюда заглянет кто-то не в меру любопытный?

— Где Пашка? — спросил Семеныч, стоило мне выйти из спальни.

Я пожала плечами, но сердце пропустило удар, а затем заколотилось как бешеное. Веник поморщился, мохнобровый фыркнул, рыжеволосый феникс, на досуге поджигающий своих детей, взглянул поверх очков, староста нахмурился. Контролировать эмоции у меня получается плохо. Вернее, никак.

— Ольга, где змея? — ведьмак подошел ближе.