Алексей Атеев - Девятая жизнь нечисти

Сережа неуверенно кашлянул.

Чего тебе? – неприветливо спросил повелитель вод.

Хотелось бы узнать, чем дело кончилось?

Какое дело?

Ну, про этих… Степана и его матушку. Продолжайте ваш рассказ, если можно.

Таинственный возница вдруг издал резкий гортанный звук – крик не крик, клекот не клекот, вовсе ни на что не похожий, да такой громкий, что у Сережи на мгновение заложило уши. Лошадь дернулась и встала. Сережа, вытаращив глаза, с ужасом взирал на возницу, ожидая самого страшного.

Эх, народишко, – неожиданно заметил тот, не глядя в сторону Сережи. – Сами не знают, чего хотят.

Я, право, не хотел вас обидеть, – робко произнес путешественник.

Ну, дак пущай… Глянулся ты мне, парень. Ладно, слушай дальше. В общем, пришло время Степке в солдаты идти. А тут недалече в лесу ведьма жила. – Возница пристально взглянул на Сережу, ожидая реакции на подобное сообщение, но тот, наученный опытом, сохранял на лице заинтересованное выражение. – Ведьма… По ночам в ступе летала, порчу на скотину напускала… Бывало, в ступе опустится да давай кругами, кругами… А сама на своем тарабарском языке все причитает. И на таких местах потом грибы кругами растут. А кроме грибов, ничего боле… И вот матка этого самого Степки побежала к ведьме за помощью. Нашла в лесу ейную избушку, поклонилась старухе в ноги, просит:

«Помоги! Чем хочешь отплачу, только сделай так, чтоб сынка не забрили».

Большеносая отвечает:

«Отбояриться можно, только замена нужна. Вместо Степки твоего».

«Кака замена? Кто же согласится на гибель неминучую идти?»

Ты, дура, ничего не понимаешь. Ничьего согласия и не требуется. Ворожбой возьмем… Нужно сыскать паренька вроде твоего Степки да морок на него напустить. Он потом сам отправится… Как сказать? Где на службу государеву призывают?

«В военкомат».

«Вот-вот. Придет туда, скажется Степкой, его и забреют. А твой паренек пересидит лихую годину в лесу. Дошло наконец?»

«Неужто добровольно явится?»

«И не сомневайся, милая. Все в нашей власти. Завтра, под вечер, приходи на большак, к перекрестку перед вашей деревней. Знаешь, где дуб стоит, в который молонья ударила. Жди меня там…»

На другой день в назначенное время явилась маманька нашего Степки к горелому дубу. Про это место ходили многие россказни. Будто в стародавнее время повесили разбойники на дубовом суку незадачливого купца, и его призрак иной раз является запоздалым прохожим, будто собираются там в ночь на Иванов день колдовки со всей округи. Справляют свой шабаш в мерзких игрищах, а потом, обернувшись сороками, разлетаются окрест, делают на полях заломы, доят коров, насылают порчу. Нехорошее, словом, место. Уже начало темнеть. Стоит она, ждет. Вокруг никого. Вдруг словно из-под земли появилась большеносая.

«Явилась? – говорит. – Самое время. Сейчас они будут проходить, а ты выбирай».

«Кого выбирать?»

«Замену твоему Степке».

И только ведьма это произнесла, глядь, кто-то идет. Бабенка смотрит – с их деревни парнишка. Степкиных лет. Правда, хроменький. По сей причине и в армию не берут.

«Этот как?» – спрашивает ведьма.

«Он же хромой. Не годен».

«У нас все годны. До фронта доедет, не сумлевайся. А там уж…»

Та качает головой. Жалко, мол, инвалида.

«Ладно, давай ждать другого».

Еще проходит какое-то время. Новый шагает. Тоже ихний, деревенский. Не молод уж, лет сорок…

«Может, его?»

«Детишки у него… Трое».

Большеносая захихикала:

«Жалостливая ты… Только всех не пожалеешь. О себе подумай».

Вот уж совсем стемнело. Опять кто-то идет. Она в потемках толком и не разглядит. Вроде незнакомый.

Давай этого, – говорит ведьма.

Ну, давай.

Ведьма с места сорвалась и к тому понеслась, но не побежала, а словно по воздуху заскользила. Невысоко так, почти касаясь земли, но точно полетела. И петлями, петлями вокруг него, а тот точно и не видит. Идет себе, посвистывает… Тут наша баба его и опознала. Из соседней деревни, кстати, оттуда, где тетка Марья проживает, из Ширяева… Сирота. Ни отца, ни матери… Митрохой будто кличут. И толковали про него: вроде маленько парнишка не в себе, придурошный… Может, и к лучшему, что таковский попался. Проку от него немного, а Степе, глядишь, и жизнь спасет. И от сердца у бабы отлегло. А зря!

Между тем длинноносая закончила свои полеты и вернулась на исходную позицию.

«Полдела сделано, – сообщила она. – Теперь нужно след его вынуть».

Она посмотрела вслед удаляющемуся парнишке и перекрестила его, но не обычным троеперстием, а, наоборот, снизу вверх и слева направо. Потом достала из своих лохмотьев черную свечу, древнее кресало и склянку с мутной жидкостью.

«Свечка-то из сала некрещеных младенцев отлита, – похвалилась она. – А в бутылке настойка тирлич-травы».

Сообщив эти подробности, ведьма щелкнула кресалом и вмиг раздула трут. Затеплилась свеча, и длинноносая вышла на дорогу и, наклонясь, светила себе под ноги. Наконец она, видно, нашла то, что искала, поскольку встала на колени, поставила свечку на землю.

«Иди сюда, – позвала она глупую бабу. – Таперяча ты должна поссать на его след. Давай поживей… И плюнь туда же три раза. Окропим след тирлич-травой. Так. А, таперяча приговор».

И ведьма чуть слышно зашептала вовсе не русские, бесовские слова. Наша баба опосля всех этих чудес от ужаса едва стояла на ногах. Ей только казалось, будто она все глубже увязает в бездонной трясине. Тут длинноносая перешла на понятную речь: «Заговариваю я свой заговор материным заповеданием; а быть ему во всем во веки нерушимо. Рать могуча, сердце ретиво, мой заговор всему превозмог».

«Ну вот, любушка моя. – Ведьма визгливо засмеялась. – Дельце и обделано. Завтра поутру этот малый пойдет в район, скажется твоим Степкой, его и забреют… А ты веди своего «огурчика» куда подальше, на болота, и пусть там живет, пока лихое время не минет».

«Отплатить тебе чем?» – только и спросила дуреха.

«Не волнуйся, милая, попусту, – хмыкнула длинноносая, – ничего ты мне не должна. Нужно помогать друг другу. У тебя беда – я подмогну, со мной что приключится – ты мне пособишь».

На этом и расстались.

А нужно сказать, место для своего Степушки она уже присмотрела. Эту самую избушку, где ты кантовался. Давным-давно ее один лихой человек поставил.

«Пока лето да осень, пусть там поживет, – решила баба, – а как белые мухи полетят, возьму его в дом. Проведу тайком, в случае чего в погребе пересидит. А там, глядишь, и война кончится».

Возница замолчал, словно что-то обдумывал. Сережа не торопил его. Захочет, сам продолжит.

Аль не интересно? – спросил рассказчик.

Почему же?! Очень даже…

Ну, тогда слушай дальше. Живет, значит, этот Степка на болотах… Мать ему еды натаскала, припасов разных… Ружьишко да охотничий припас у них еще от батьки остался, кое-какое пропитание и самому добыть можно. Сама к нему бегает чуть не каждую неделю, хоть и далеко. Но радости парень никакой не чувствует. Тоска его гложет… Тоска смертная! И совестно ему, и гадко – места найти себе не может. Возьмет, бывало, ружьецо и бродит целыми днями по пустошам. Дождь ли хлещет, вёдро стоит – он все шастает по округе, места себе не находит.