Лариса Романовская - Московские Сторожевые

Есть, конечно, в этом что-то ущербное, жалкое даже: так во время еврейских погромов в неспокойных районах на окна иконы выносили, чтобы не тронули никого. Это не из моей жизни история, это мне Дорка говорила такое. Ехали с ней куда-то, учеников и посвящение обсуждали, так она и вспомнила, как и где ей мама про нашу суть объясняла: в нехорошую ночь у соседей в гардеробе. Их тогда добрые люди прямо на ключ заперли в шкафу, чтобы никто не нашел. Дорка маме не поверила, спросила, почему та погром не может остановить.

Цирля на мои воспоминания отозвалась печальным мявом, но из-под буфета так и не вылезла. Может, и к лучшему: я на Доркину крылатку первое время без слез смотреть не могла. Хорошо еще, что кошавки не разговаривают. В смысле — по-людски не говорят. Я бы тогда точно себе места не нашла от непонятной вины. Мне все время казалось, что у Цирли человеческий голос должен быть как у Доры: хрипатый, но яркий, будто она гласные мяукает.

— Алло, Таня, алло! — А вот у Старого голос сейчас без интонаций был, стучал метрономом. Потом вдруг ожил, как сквозь помехи пробился: — Ну что там у тебя? А почему раньше не могла? Погибель ты моя… Ну сама решай, благодарность или выговор? Приедешь домой — доложись!

Старый обратно в комнату вернулся, покашлял как-то странно на пороге, только потом свет зажег. Я сперва думала, что это он простудился. Как-то очень медленно догадалась, что к чему. Оказывается, мы с Гунечкой у самой коробки почти стыкнулись: я на коленях, он на корточках, лоб в лоб практически — стеклянные бусы в четыре руки собирать куда сподручнее. А что из освещения один торшер — так ведь это уютнее. А Савва Севастьянович вот неловкое подумал.

Хорошо еще, что он собой владеть умеет, сразу про Таньку-Грозу все объяснил. Оказывается, там у какого-то пенсионера не то инфаркт, не то инсульт приключился, но, поскольку дедок перед этим граммов эдак триста принял, Танька его никак не могла санитарам скорой помощи вручить. Потому и не отзванивала, что с диспетчером по телефону ругалась, объясняла, что не в ментовку надо пациента. Ну объяснила, естественно. Только у нас Старый за это время сам чуть пациентом скорой не заделался.

И это в шестому часу вечера Савва Севастьянович так беспокоится. А что к полуночи будет?

Скорее всего, ничего страшного, кстати. Это сейчас Старый почти один (по крайней мере, в коридоре). А как наши все появятся и вместо ожидания действие начнется, Савву Севастьяновича словно подменят. Сразу четким будет, как будто отглаженным. Вроде листового железа.

Если бы я так рано не приехала, я бы этого всего не увидела. Но… Дома одной ждать куда тяжелее было. На Клаксона смотреть — и то сложно. Я же с ним как прощалась практически. Ну вот как я себя на этой панике поймала, так сразу засобиралась. Даже глинтвейн охладила по-быстрому, чтобы крылатик себе мордочку не обжег. Отодвинула крышку с кастрюли, ладонь над паром подержала, успокаивая варево, и за дверь как можно быстрее выкатилась. Квартира-то прибранная, случись что — перед незнакомыми визитерами стыдно не будет. Свои ключи я Павлику оставлю, еще одна запасная связка у Жеки, третья, как полагается, в Конторе. Еще четвертая была… у Семена. Но что об этом говорить?

Район я перед уходом тоже осмотрела, но там работы почти не было. Такой, с которой бы трясущиеся руки могли справиться. Только и смогла, что одного шаромыжника в квартире захлопнуть: он по пьяной лавочке собирался детей проведать, вроде как с Новым годом поздравить. Даже подарки им заначил: две шоколадки и набор хлопушек. От чистого сердца, хоть и пьяненький совсем. Да только детям лучше такой радости не надо: они забыть не могут, как папа в состоянии тяжкого алкогольного маму чуть шнуром от стиральной машины не удушил. Эта беда не на моем участке была, но я все подробности знаю. Мне этого алкаша неделю назад Зинка перекинула: надо было семью разводить по разным квартирам, готовить к появлению Спутника.

В общем, у Старого я оказалась часа на полтора раньше срока. Он, естественно, не удивился. Историю про алкаша почти с удовольствием выслушал. Я заодно Гуньке немного подробнее методику расписала, как дверь клинить правильно. Почти смешной рассказ получился, мы все оттаяли немного, но тут как раз Танька-Гроза номер отколола.

Ох, как же неспокойно перед этими мирскими праздниками. Даже в обычном декабре, не говоря уже про нынешний… Бегаем все, суетимся, да только на одном месте, словно бильярдные шары: в какую лузу нас ни загони, как друг об друга ни стукай, а мы с нашего сукна никуда не денемся, так и будем из угла в угол рикошетить.

— Что значит, «досмотрю — приеду»? — снова взревел Старый в коридоре.

Не привык Савва Севастьянович к мобильному аппарату, рычит в него, как в старенькую рацию полувековой давности, все больше на голос надеется, а не на беспроводную связь. Ну я тоже так с непривычки когда-то голосила, это пройдет.

— Ты мне, Евдокия, голову не морочь! Любопытно тебе — так и скажи, что любопытно!

Опять Жека нарывается. Хорошо, хоть предупредила, что задерживается, иначе хуже бы вышло. Зря, правда, причину Старому раскрыла. Есть у Жеки такая особенность: она мимо чужих происшествий спокойно пройти не может. Ну свадьбы там или еще какое ДТП. Обязательно к толпе прибьется и посмотрит. Не столько за порядком приглядеть, сколько чужой настрой почитать. Как в театре, честное слово: кому любопытно, кто за невесту рад, кто вдове завидует, кто стоимость похоронных венков просчитывает, кому лишь бы за стол сесть и рюмку опрокинуть… Ей все про всех интересно. Все-таки непутевая она у нас, Евдокия.

— Что там у нее? Свадьба или похороны? — Я дождалась, когда Старый обратно в комнату войдет. Тоже любопытная мелочь: Савва Севастьянович при всех по телефону не разговаривает практически, в коридор прячется или вообще в санузле закрывается, как в будке.

— Ничего хорошего. Через час соизволит прибыть, но не раньше.

— А что, время уже поджимает?

— Да нет, Леночка, запасец еще имеется… — поморщился Старый. — Кино где-то снимают, она увидела, не может отойти.

Уй, кино — это для Евдокии ахиллесова пята. Она всю прошлую жизнь на съемочной площадке прожила. Ну еще в гримерных там разных, в костюмерных, в монтажных — на территории киностудий много укромных уголков найдется, с ее-то темпераментом. Впрочем, одними уголками дело не обходилось. Поговаривали, что в середине восьмидесятых Жека, превратившаяся к тому моменту в «великую старуху Лындину», уже не свои связи на прочность проверяла, а чужие создавала. Периодически знакомила наших мужчин с юными актерками. Барышням — гарантированная удача во всех делах, включая карьеру, а нашим… Ну ведун после спячки — он такой… В некотором роде голодный. Я подробностей не знаю, так… из третьих рук слышала. Эти третьи руки (в лице Сени моего), естественно, клялись, что никакими актерками никогда не баловались, дескать, им после пробуждения меня вполне хватало. Ну это все пустое.