Самая страшная книга 2025 - Юлия Саймоназари
– Я – УВБ семьдесят шесть. Я – УВБ семьдесят шесть. Семьдесят четыре, двадцать, девяносто восемь. Бромал. Борис, Роман, Ольга, Михаил, Анна, Лариса.
Дальше голос вновь отбарабанил какие-то цифры, добавил «Прием!», и после леденящей паузы возобновилось пульсирующее басовитое жужжание.
Зашедшие вечером родители обнаружили Кирилла возле радиолы, из колонок которой толчками выплескивался в комнату густой звук, похожий на трубный глас металлического слона.
– Неужели так сложно ребенка чем-то занять? – с ходу начала скандалить на кухне мама. Бабушку с дедом, папиных родителей, она недолюбливала. – Он же сидит там у приемника уже синий весь!
– Ты чего скукожился? – Отец тронул его за плечо. – Пойдем. Что это у тебя играет?
– Пап, что такое «Бромал»?
– Не знаю.
– Почему оно так гудит?
Отец присмотрелся к шкале приемника, повращал ручку частоты, смыкая завесу белого шума над зловещим жужжанием.
– Это просто маркер. Ну, сигнал о том, что частота кем-то занята.
– Там цифры и разные имена говорят.
– Наверное, военная радиостанция. Что-то зашифрованное кому-то передают.
«Военная», «зашифрованное». Впервые Кирилл прикоснулся к настоящей взрослой тайне. Это было несравнимо значительнее, чем перехватывать в школе глупые записочки девчонок. И с того вечера поиск неведомых радиостанций на радиоле перерос из развлечения в увлечение. От отца Кирилл узнал, что звучавшие в эфире имена – это фонетический алфавит. Если сложить первые буквы имен, получится слово, которое хотят передать без искажений. В последующие пару месяцев Кирилл упорно настраивал радиолу на частоту военной станции УВБ-76 и ждал, когда в эфире появится что-то поинтереснее, чем размеренное жужжание маркера. Однако ничего не происходило: видимо, передавали на этой станции редко. И тогда Кирилл отправился на поиски прочих загадок, скрытых среди радиоволн, – теперь-то он знал, что настоящие загадки там существуют.
Изредка и впрямь удавалось отыскать что-то любопытное. Попадались станции, на частоте которых что-то без конца пищало или прерывисто пикало. Однажды Кириллу удалось поймать обрывок сообщения, сплошь состоявшего из цифр. И все. Интерес к радиоле стал постепенно затухать, но заняться все равно было нечем, и Кирилл крутил туда-сюда ручку настройки до онемения в пальцах, перебирал частоты и бормотал:
– Ну скажи, скажи, скажи что-нибудь. Давай! Двадцать семь, тридцать, девяносто три. Бромал. Скажи уже.
На знакомой частоте, где однажды прозвучало загадочное сообщение, все было без изменений: монотонно взревывал маркер, слышался треск помех. Кирилл повел ползун дальше по шкале, прорываясь сквозь монотонное шипение, похожее на шум холодного мартовского дождя со снегом за окном, и вдруг словно упал в тишину. Безмолвие потрескивало и поскрипывало, и вроде бы даже слышалось отдаленное пиканье какого-то прибора. Кирилл приник к одной из колонок и задрал рычажок громкости до предела.
– Скажи чего-нибудь… – прошептал он.
В колонке что-то извилисто прошуршало, будто удаляясь. Тишина в эфире была объемной, как шахта лифта, и в глубине ее определенно раздавались электронные писки какой-то техники. Сначала Кириллу стало не по себе и захотелось уйти с неведомой частоты, на которую он раньше еще не натыкался, хоть и многажды шерстил КВ-диапозон. Но шли минуты. Ничего не менялось. И он тихонько сказал, храбрясь и прекрасно понимая, что на радиостанции его все равно не услышат:
– Я Кирилл, я Кирилл. Жду сообщения. Прием.
В потрескивающей и пощелкивающей тишине раздался звук, напоминающий тяжелое дыхание. Словно тот самый человек, который на соседней частоте пару месяцев назад чеканил имена и цифры с надетым на голову жестяным ведром, долго бежал до другой радиостанции и теперь все никак не мог отдышаться в то же самое ведро, издавая металлические сипы. И наконец зазвучал голос, густой и царапуче-хриплый, будто говорящий наелся стальной стружки вперемешку с машинным маслом:
– Я – РПД сто восемнадцать, я – РПД сто восемнадцать. Кир. Константин, Иван, Роман. Девятнадцать ноль три. Мозговзрыв. Двадцать четыре часа. Мария, Ольга, Зоя, Григорий, Ольга, Василий, Зоя, Роман, игрек, Василий. Двадцать четыре. Прием.
Кирилл точно провалился в подтаявший сугроб. Казалось, мокрый снег сдавил грудную клетку, мешая дышать. Он замер у колонки, ожидая продолжения, но на частоте снова стало тихо, только пикало что-то вдалеке. А затем закончилась и тишина – словно кто-то крутанул ручку настройки, хотя Кирилл ничего не трогал и ползунок стоял на месте, и умолкнувшая станция погрузилась в белый шум, будто подводная лодка в ледяные воды северного океана.
Кирилла потряхивало, как в гриппозной лихорадке. Баловаться дальше с приемником расхотелось. Он выключил радиолу и, не зная, куда деваться от подкатывающей, словно приступы тошноты, липкой жути, отошел к окну. «Кир». Так его звали друзья в школе. Получается, на радиостанции ему ответили? Но ведь такого не может быть! У Кирилла нет передатчика, нет микрофона. Он уже знал, что все эти вещи обязательно нужны, чтобы связаться с кем-то по радио. Отец, поощряя интерес сына к радиотехнике, понемногу просвещал его. Но тогда как? Случайность? И что за мозговзрыв?
– Пап, что за станция «РПД сто восемнадцать»? – спросил Кирилл вечером.
Почему-то вопрос дался ему с таким трудом, будто сегодня, сидя у радиолы, он натворил нечто крайне скверное, что очень хотелось бы скрыть от родителей. Хотя он ведь ровным счетом ничего плохого не сделал!..
– Какая станция?
– Ну, там тоже цифры передают и всякие слова непонятные.
– Опять номерную станцию, значит, нашел.
– Какую?
– Номерную. Это военные радиостанции. Передают информацию то ли разведчикам, то ли еще кому. Не лезь лучше в это дело. Слушай что-нибудь другое.
– Это опасно? – севшим голосом спросил Кирилл.
– Да кто его знает. Это чужие тайны, Кирь. А в чужие тайны лучше вообще никогда не лезть. Непонятно же, что там скрыто и чем это может грозить. Слушай нормальные передачи. А эти – лучше оставь-ка их тем, для кого они предназначаются.
«А вдруг оно мне предназначается? – хотел было спросить Кирилл, но, разумеется, не стал – и прозвучало бы глупо, и расспросов не хотелось. – Радио же сказало: Кир…»
– А невоенным они могут что-то говорить? – спросил он вслух. – Ну, обычным людям, таким, как
