Тим Волков - Зов Иерихона

 -Мадьяр, пишите протокол.

 -Какие дрянные перья. И чернила высохли!

 -Пишите. Сего года, числа и месяца гражданка не назвавшая своего имени поступила в участок вследствие помешательства, причины которого уточняются, о чём было сообщено сознательным гражданином, очевидцем события Курвье Айвеном. Пишите далее. Дама ведёт себя неадекватно, на вопросы не отвечает. Хм-м… на вид лет двадцать семь ей.

 -Не, двадцать восемь.

 -Пишите.

 -Может её в больницу надо?

 -Разберёмся. Записали про возраст? Эй, гражданка, красавица, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Можете рассказать, что произошло?

 -Он… был…

 -Она что-то говорить.

 -Шепчет. Тише вы! Да перестаньте, наконец, скрипеть пером!

 -Он был живой… Он был…

 -Кто?

 -Мой муж. Он умер. Его убили. Застрелили.

 -Вы его застрелили. Хорошо. Мадьяр, вы пишите? Пишите – после опроса гражданка даёт повинную в смерти мужа.

 -Я не убивала. Я нашла его дома. Он лежал весь в крови, голова изогнулась так, и руки… он закрывался руками, когда в него стреляли…

 -Хм-м… Тогда кто его убил?

 -Не знаю. Меня дома не было. Наверное, это были воры, пропали украшения золотые, у Фрэнка ещё на пальце перстень был, его тоже украли. Мы в полицию обратились. Тело увезли в морг. Потом мы долго не могли его забрать оттуда, чтобы похоронить. Какие-то справки всё время подписывали, бумаги. Потом тело вернули. Мы похоронили Фрэнка. Было много знакомых его, сослуживцев еще по африканской компании. Священника наняли самого дорогого, гроб заказали из дуба шелком оббитый. Проводили по чести в последний путь.

 А потом случилось это…

 Мы были дома с Амелио…

 -Кто такой Амелио?

 -Амелио - это наш общий с Фрэнком друг. Садовник, хороший приятель. Мы кофе по утрам пьём. Разговариваем. Не больше. Вы не подумайте ничего плохого.

 -А с чего вы решили, что я подумал что-то плохое?

 -Вы смотрите на меня так…

 -Как?

 -Как будто я изменила своему мужу с садовником.

 -А это так?

 -Нет!

 -А почему вы так нервничаете?

 -Я не нервничаю!

 -Ну вот, опять. Нервничаете же?

 -Чтоб вас! Да, у нас роман с Амелио, но не такой, тут чувства! Понимаете? Это не как в дешевых романах! Тут совсем другое! Фрэнк на войне получил ранение в области паха. Это было еще два года назад. Некоторые свои супружеские обязанности выполнять он с тех пор не мог. Надеюсь вы понимаете, о чём я говорю?

 -Угу.

 -А я ведь женщина, молодая ещё.

 -Это точно!

 -Мадьяр, не отвлекайтесь! Извините моего друга за бестактность. Продолжайте. Так что же случилось?

 -Мы сидели дома с Амелио, вино пили. Время было близкое к вечеру. Еще фотограф этот пришел.

 -Какой фотограф?

 -Я у него пост мортем мужа заказывала. Он сдачу принес и ушел. Потом еще раз постучали в дверь. Где-то, через полчаса. Я подумала, что это фотограф вернулся, забыл чего-то может. Пошла открывать дверь. А там… там… Тело Фрэнка лежало на пороге…

 Я вскрикнула, побежала к Амелио. Он долго приводил меня в чувство. Мы, признаться, растеряны были очень. Не знали, почему так происходит. Кто-то потревожил могилу Фрэнка и подкинул его тело к моему порогу. Это кощунство! Я тогда подумала что это кто-то из друзей, кто прознал о том, что я встречаюсь с Амелио. Решил напугать меня так, мол, муж умер неделю назад, а ты уже с другим в постель прыгаешь.

 Вот тогда мы и решили с Амелио не поднимать шумиху насчёт этого. Сами поймите, зачем нам выносить сор из избы? Это наши личные дела. А то, что труп у порога – так это же не преступление. Мы же в этом не виноваты?  Решили закопать Фрэнка вновь.

 Тело затащили в дом, спрятали в мешок. Сначала страшно было, и оттого, что нас мог кто-то увидеть – представляете картину? – и оттого, что уже захороненное тело вдруг и лежит в нашем доме. Потом успокоились.

 Глубокой ночью пошли на кладбище. Тащили тело – Фрэнк такой тяжелый! – из последних сил. Я все ногти пообломала об него!

 Пришли на кладбище, нашли могилу Фрэнка. Она разрыта. И не как положено разрыта, по форме гроба, прямоугольником, а разрыта как будто нора чья. Туннелем таким. Земля горкой лежит, надгробие покосилось. Жуть! Совы воют, и холодно! Представляете?

 И мы вдруг понимаем, что лопаты-то у нас нет с собой! Как же это мы без лопаты-то? Долго спорили, кому идти назад. Решили, что Амелио идет, а я остаюсь. Потому что он знает, где взять лопату, а я нет. И я осталась. Мне страшно, я с детства кладбищ не переношу. Аллергия у меня на них что ли? Я мурашками покрываюсь, и дрожать начинаю.

 Стою. Рядом тело мужа, могила разрытая. А Амелио всё нет и нет. Долго уже нет. Это я так решила, потому что считать начала. До ста и обратно. Ведь так бывает, когда кажется, что времени уже много прошло, а на самом деле только совсем чуть-чуть. Я поэтому и начала отсчитывать. На три часа насчитала. Стою, плачу и считаю. Замерзла – рук не чувствую, ноги окаменели. Я поняла тогда, что Амелио больше не увижу. Что-то щелкнуло в голове, и поняла я это, не вернётся он уже. Никогда не вернётся. Испугался, видимо он. И стою я так одна с мертвецом и не знаю что делать. Силы будто последние из меня выкачали. Даже плакать уже не могу.

 А время уже к рассвету подходит. Вот тогда-то меня будто что-то из ступора и вывело. Схватила я мешок с телом, одна волоком в нору разрытую скинула и давай руками голыми засыпать. А голова-то из мешка высунулась. Меня страх обуял дикий, я чуть в обморок не падаю, хочу лицо тканью прикрыть, а руки не слушаются. Торчит голова его, с распахнутым ртом, глаза словно сощурились, глядят на меня мутью затянутые, а я не знаю что делать. Прикрыла лицо его платком своим и дальше зарывать давай.

 У меня тогда что-то вроде помутнения было. Плохо помню. Закопала его как? Уже только когда надгробие поправляла тогда только и очнулась. Могила зарыта, да еще с горкой. Я тогда чуть в обморок не упала - до того страшно стало! – побежала я что было сил. Дома пробыла, не выходила весь день, всё боялась, придёт кто-нибудь из полицейских и скажет: «А что это вы труп мужа второй раз закапываете? Скрываете чего?».

 А потом злость меня взяла. За Амелио. Плюнула я на всё и пошла. Знаю где живёт он, сараюшка у него по Набережной есть. Иду, а сама думаю, что с ним сделаю? Морду расцарапаю – так это точно! Волосы его, кудри по вырываю? Иду, не вижу ничего от ярости. И тут мне в плечо врезается кто-то. Я глаза поднимаю, а там… муж мой, Фрэнк. Живой! Я смотрю на него – и всё! Подкатывает ко мне что-то, сумасшествие что ли? А у него в волосах земля, сыпется, травинки видны, лицо серое. Рычит он что-то. Сам в одежде, в которой хоронили. А самое главное руки – следы пуль на них. Я когда эти дырочки увидела на ладонях у него, то со мной что-то сделалось. Будто в туман погрузилась. Схватил он меня за руки и к себе тянет. Рот раскрыл. Поцеловать хотел. А изо рта у него гнилью смердит. Руки его холоднее гранитной плиты, крепкие как корни деревьев.