Виктор Торчинов - Таинственная самка: трансперсональный роман

Это заявление Георгия Тиграновича понравилось мне еще меньше его сообщения о сокращении зарплаты. В институте было принято, чтобы раз в год каждый сотрудник проходил через эксперимент по контролируемому применению одного из трансперсонально активных психоделиков (разумеется, всякая наркота типа крэга или кокаина исключалась). Без соответствующей практики было трудно рассчитывать на повышение по должности даже при наличии достаточного количества публикаций и прочей работы. И вот теперь наши бюрократы придумали новое осложнение — медицинскую справку. Это значит, нужно тащиться в поликлинику на Васильевский, получать там номерки, сидеть в очереди к лечащему врачу, сдавать кровь-мочу и прочее. И где же, спрашивается, взять на это время? А тут еще Гонконг поджимает… Все дело в том, что по сроку мне как раз полагалось идти в психоделическую лабораторию, в народе называемую «психоде-личкой», а в сентябре предполагалась очередная аттестация. Мне же мой тринадцатый разряд вполне уже успел надоесть…

На этой безрадостной ноте Георгий Тигранович закончил свое выступление, и коллеги приступили к вопросам, на которые директор отвечал живо и многословно, с удовольствием бия себя в грудь и обещая распяться ради мирского благополучия вверенного его попечению коллектива. После вопросов он предложил коллегам высказаться. К кафедре направился наш ученейший секретарь, доктор психологических наук, профессор Альберт Аввакумович Липкин. Липкин был обладателем бороды, ныне несколько поседевшей, которой вполне мог бы позавидовать какой-нибудь Тиглатпаласар, Навуходоносор или Ашшурнасирапал. Он также славился своей научной ортодоксальностью и беззаветной преданностью идеям отца-основателя трансперсонализма Станислава Грофа[6]: шаг влево, шаг вправо — расстрел. Когда перед шестидесятилетним юбилеем Георгий Тигранович намекнул, что хотел бы узнать, какой подарок Альберт Аввакумович надеется получить от института, тот пожелал полное собрание сочинений Грофа на оригинальном английском языке с приложением ранних чешских статей, которое и получил под аплодисменты растроганных сотрудников. Он был гонителем всяких ересей вроде лжеучения Кена Уилбера[7] («Обратите внимание, на Западе трансперсонализм переживает острейший кризис — там книги Уилбера стоят во всех магазинах в разделе «философия» в таком количестве, будто это Кант, Гегель или Гроф!») и правой рукой или верным оруженосцем Георгия Тиграновича. Оказавшись у нашего аналоя для выступлений, он немедленно, с чувством глубокой убежденности в директорской правоте, заговорил своим густым месопотамским басом о необходимости лелеять и пестовать «золотой фонд» института, о том, что ради этой великой цели необходимо «потуже затянуть пояса», о нравственном воспитании всяких тунеядцев, которые хотят на халяву родить или подлечить свою голову в институтской клинике и правильности требования медицинской справки перед посещением пси-ходелички ad majorem Dei gloriam[8] (под Богом здесь следовало понимать, конечно, Грофа). На этом собрание закончилось, и все относительно тихо разошлись по секторам.

Я позвонил в китайское консульство, узнал там, что для получения гонконгской визы нужно официальное приглашение, спустился вниз к референту директора отправить факс в оргкомитет конференции с просьбой выслать приглашение по факсу же, и, не обнаружив на месте Сергея, с которым собирался выпить по кружечке пива, отправился домой, закрыв за собой тяжелую институтскую дверь с ее массивной медной ручкой.

Если вы хотите узнать о том, что было дальше, прочтите следующую главу.

Интерлюдия первая

В предыдущий раз я проходил психоделическую практику три года тому назад при весьма специфических обстоятельствах. В институт приезжала делегация перуанских трансперсоналистов, в которую входил настоящий индейский шаман. Узнав, что у нас существует психоделическая практика, он предложил одному добровольцу испробовать на себе действие одного индейского снадобья, известного у нас как аяхуаско, или «вино мертвых», хотя его также часто называют яге или яхай (по действию оно близко к психоделику ДМТ, принимаемому вместе с ингибитором[9]). Я вызвался в качестве волонтера и после определенной подготовки, включавшей в себя однодневный пост, получил от шамана (в клинических условиях, разумеется) некое питье, которое и проглотил за один прием. Первое время ничего не происходило, и я даже стал сомневаться в эффективности аяхуаско, но минут через пятнадцать я ясно услышал звуки льющейся воды. Постепенно звуковые эффекты дополнились зрительными. Палата клиники померкла и исчезла, и я увидел некий бассейн, окруженный высокими каменными стенами, образующими круг и сложенными из необработанных валунов, блестевших под светом немногочисленных факелов, закрепленных между валунами. Но самое интересное находилось в центре бассейна: там сидело огромное существо, нечто среднее между драконом и динозавром, из его пасти извергались потоки воды, которые и производили тот шум, который я услышал в начале. Шум все нарастал, превращаясь в грохот водопада. Картина сменилась, и я оказался на плоту в середине бескрайнего океана. Волнение воды было умеренным, и волны с приятным шумом ударялись о борта плота. Океан блистал лазурью, горизонта не было, ибо небо сливалось с водой в едва заметной дымке; оба пространства незаметно переходили одно в другое: небо становилось морем, а море небом. Внезапно раздались звуки совершенно незнакомой, но буквально чарующей музыки, напомнившей мне о гомеровских сиренах. Вскоре я увидел и источник музыки — сравнительно небольшие парусные ладьи, примечательные прежде всего своими экипажами, состоявшими из драконообразных существ (определенно, рептилии), игравших на каких-то неведомых музыкальных инструментах и жестами манивших меня к себе. Я почувствовал, что если отвечу на их приглашение, то умру. Поэтому я постарался не слушать музыку и не смотреть на драконоидов. Сцена снова изменилась: плот и ладьи исчезли, и я как будто бы воспарил над поверхностью океана. Суши нигде не было, ничто не нарушало непрерывности водной глади, переливавшейся сине-зелеными цветами и блестевшей алмазами пены под палящими лучами солнца. Внезапно налетел ветер, поверхность моря вскипела, ввысь взметнулся столб воды, — взметнулся, и пал обратно в пучину вод, из которой поднимался окутанный паром остров с застывающими потоками лавы на поверхности. Снова тишина, покой и бескрайняя лазурь. И вдруг — грохот, гром, мрак, свет, блистание молний, шум титанической битвы где-то за тучами, полыхающими огнем и мраком! Немыслимо яркая молния рассекла тьму, прогремел раскат раскалывающего голову на части грома, и снова наступила тишина, снова засияло солнце, освещая поверхность океана и скалистый вулканический остров, поднявшийся из бездны. Я почувствовал, что стою на острове. Меня мутило, затем охватило чувство приближения смерти, хотя никакого страха за этим не последовало. Прямо передо мной стояло дивное существо, что-то вроде то ли дракона со сложенными кожистыми крыльями, то ли огромной летучей мыши. Вокруг на задних лапах передвигались еще несколько подобных тварей — и отвратительных, и прекрасных в одно и то же время. Голос существа зазвучал прямо у меня в мозгу: «Сие есть тайна превеликая, но поскольку ты вот-вот умрешь, я открою ее тебе, раз уж ты здесь, на заре жизни твоей несчастной планеты. Мы были царями мира прежде, чем мир стал быть и стал он быть против воли нашей, но мы вошли в него и поселились в нем, хоть и ненавидели его, даже не подозревая ранее, что вообще может быть нечто, подобное ненависти. Но наши враги преследовали нас, и там, вдали, куда ты не можешь проследовать даже мыслью, произошла великая битва, и враги наши одолели нас и низвергли на эту планету. Теперь мы будем царить на ней и править ей с помощью этого», — тут он показал мне некую спираль, которая странно напоминала рисунок ДНК в учебниках биологии.