Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
– Знаете, Надя, вот на этом самом месте я лишился девственности, – говорил Моренко, показывая куда-то в редкие кусты рогоза. – На выпускном дело было. Мне одна девчонка нравилась из параллельного класса. Рыжая, тощая, загляденье. Мне кажется, все пацаны с восьмого до десятого класса от нее балдели. Но мне повезло, она жила со мной на одном лестничном пролете. Наши родители дружили, мой отец часто зазывал их на посиделки, телик посмотреть, ну или просто выпить по какому-нибудь поводу. Тут хочешь не хочешь, а ей тоже приходилось быть… осторожнее, коряга.
Надя перепрыгнула через торчащий сук, похожий на выбеленные пальцы мертвеца. Под ногами хлюпало. Во что превратились туфли – смотреть страшно. Она и не смотрела, а таращилась на Моренко, стараясь не отставать.
– Мы с девчонкой этой тусовались, то у меня в комнате, то у нее. В общем, в том возрасте много же не нужно, чтобы влюбиться. Мордашка симпатичная – и уже полдела сделано. Мы не избалованные были, без брекетов, модной одежды, причесок, туши и так далее. Словом, мне повезло. Как-то весной перед выпускным мы поцеловались прямо в парадной между двух дверей. Первый мой поцелуй, между прочим.
Моренко остановился. У его ног тропинка сузилась и частично покрылась водой и синеватым мхом с ряской. Отсюда отчетливо слышались стуки молотков, работающие дрели и перфораторы, кто-то покрикивал, гудела техника.
– Потом был выпускной. Мы еще не испортились американскими фильмами, где последний бал, красивые платья и все такое. Особенно в городе, который больше всего напоминал деревню. В общем, у нас просто было. Два класса на выпускной объединили в один, и мы арендовали столовую местного детского сада, потому что там было много места. Родители приволокли еды и шампанского, а мы добавили самогона, как взрослые. Вот этим самым самогоном отлично так накидались.
– Это был первый алкоголь в вашей жизни?
– Нет. Пил я с шестого класса. Не горжусь. И вот, значит, к рыженькой моей в какой-то момент все стали приставать. Разгоряченные самогоном. И шампанским с печеньками. Ну а я на правах соседа и ухажера взял ее под локоток, вывел на улицу из садика, и мы рванули к реке. Вот сюда прямо, на жопах съехали по траве. Май, прохладно, река полноводная, этой вот тропинки не было, и кругом заросли. Никто не облагораживал толком. И мы в этих зарослях, вот на этом изгибе, как сейчас помню…
– Пожалуй, давайте без подробностей! – вспыхнула Надя, понимая, что Моренко не планирует останавливаться.
– Потрахались. Хорошо так. От души. И не скажешь, что у нас обоих это было в первый раз. Ножки на плечи, – сказал Моренко с какой-то хищной интонацией. Взгляд его блуждал по реке, будто искал слушателей там, среди неторопливого течения. – Меня как будто на части разорвало тогда от удовольствия. Как же она стонала, как стонала… Ладно, разошелся. Простите. Место знаковое. Вообще, тут все знаковое какое-то, не отвязаться.
– Понимаю.
Ничего Надя не понимала. Интеллигентный человек, а ведет себя… То крики, то вот это.
Потрахались.
Слово-то какое вспомнил. Его уже лет пятнадцать никто не употребляет.
Симпатия к Моренко сразу улетучилась. Ну вот вроде хорошо все начиналось, а куда зашло? У гениев всегда какие-то причуды, будто по шаблону.
– Пойдемте. Наверх, – попросила она.
Моренко все еще смотрел на воду. Он достал электронку, закурил, глубоко и неторопливо вздохнул, потом сплюнул под ноги – брезгливо.
– Некоторые вещи из прошлого так и хочется втоптать в грязь, – пробормотал он. – Ну, я жизнь пожил, ни о чем не жалею, конечно. Хотелось бы забыть, как я… Впрочем, ладно. Вы правы, пора наверх.
Они выкарабкивались к деревянной набережной долго и неряшливо. Туфли скользили по влажной траве. Два раза Надя чуть не уехала вниз, но Моренко придержал ее и в конце концов помог перебраться через перила. На них смотрели прохожие. Какие-то дети звонко смеялись и тыкали пальцами, а Надя подумала, что со стороны это действительно смешно. Взрослые люди. Да уж.
Моренко убедился, что с ней все в порядке, и зашагал в сторону стройки, огороженной вдалеке хлипким сетчатым заборчиком. Походка снова сделалась неторопливой, шаркающей, руки в карманы, голова в плечи. Надя быстро догнала Моренко и зашагала рядом.
За сетчатым забором деловито расхаживали работники в оранжевых жилетах и в касках. Понтон на берегу почти доделали, а гигантская голова речного царя покачивалась то ли на ветру, то ли на волнах, отчего казалось, что царевы глаза – левый больше правого – двигаются как бы по часовой стрелке, осматривая владения. Из шести палаток поставили уже четыре. На самодельной сцене из деревянных брусьев и металлических подпорок лежали клубки проводов. Пахло здесь сваркой, песком и перегноем.
Моренко постоял, в задумчивости разглядывая стройку, потом взялся пальцами за сетку.
– Не надо, – сказала Надя, вообразив, что Моренко хочет перелезть через забор, как недавно перелезал через ограждение. – Тут слева есть вход через рамку, нас, может, пропустят.
Он втянул голову в плечи, сгорбился весь – стал выглядеть как утром на вокзале, – потом отстранился, снова закурил.
– Ладно, пойдемте. Тут пока ничего интересного.
Задержался взглядом еще ненадолго и зашагал обратно, к гостинице.
Вечером была репетиция в местном театре драмы.
Женщина из администрации – Галина Сергеевна, отвечающая за культуру, – сообщила, что больше репетировать негде, разве что на природе у реки. В новеньком концерт-холле, который построили год назад, сезон опер, туда не пускают.
Но если Моренко не брезглив, то театр драмы подойдет, потому что акустика великолепная. И сам Моренко, между прочим, там репетировал и даже выступал перед членами партии много лет назад.
Галина Сергеевна сама выглядела как член партии, побывавший на том выступлении, и Наде сразу не понравилась. У нее были седые и тонкие, до прозрачности, волосы, клубком, морщинистая и чуть влажная кожа, тонкие губы и крохотные глаза, прячущиеся за толстыми стеклами очков. От Галины Сергеевны густо пахло травами вроде валерьянки, а еще все ее интонации были повелительными, будто Надя была ей чем-то обязана чуть ли не с рождения. Ко всему, она выхватила Надю в полутемном коридоре администрации, напугав до полусмерти, и тут же принялась тараторить. Надя не любила, когда хватают и тараторят. У нее начинала болеть голова.
– Знаете, милочка, – говорила старушка. – Я тоже была в вашем возрасте, молодая, дерзкая. Тоже мечтала мотаться по свету, а вышло мотаться только вдоль Волги, прогулками. Вы раз уж здесь, милочка, будьте добры, присматривайте за товарищем Моренко, а не прохлаждайтесь. В уютном кабинетике все могут. Давайте, живее, прыг в
