Мифы Ктулху - Роберт Ирвин Говард
Отвратительный, насквозь звериный лик предстал моим глазам. Его очи полыхали угрюмой решимостью, в пасти сверкали — нет, не человеческие зубы: заостренные клыки хищного животного!
Молча это существо — я просто не могу называть его человеком — подкралось ко мне. Его плавные движения напомнили мне волчьи. От страха у меня перехватило дыхание. В тот момент, когда зверь бросился на меня, я отпрыгнул назад, к проему двери, и захлопнул ее, закрыв на замок. Всем весом своего тела я налег на преграду, в то время как ужасное существо снова и снова с рычанием кидалось на нее.
Наконец натиск ослаб, и я услышал, как чудовище осторожно двинулось по коридору прочь. Слабый и измученный, я сел, подождал и прислушался. Через открытое окно дул легкий ветерок, а вместе с ним приходили и все ароматы Африки — и восхитительно пряные, и отвратительные. Со стороны туземной деревни доносилась музыка барабанов. Чуть выше по реке, глубже в чаще, ей отвечали другие барабаны. Вдруг джунгли огласил долгий, высокий вой волка. Он звучал ужасно неуместно здесь и поверг мою душу в смятение.
На рассвете до смерти перепуганные жители деревни рассказали о молодом туземце, которого ночной нападавший чуть не разорвал на куски. Бедняге удалось спастись только благодаря слепой удаче. Я немедленно отправился на розыски де Монтура.
По дороге к нему я встретил дона Винсенте. Он был расстроен и полон гнева.
— В замке творится какая-то дьявольщина последнее время, — пожаловался он. — Этой ночью — я больше никому об этом не рассказывал! — кто-то подскочил сзади к одному из охранников, сорвал с его плеч кирасу и согнал со сторожевой башни. Кроме того, вчера кто-то запер де Монтура в его комнате — ему пришлось выломать дверь, чтобы выйти. — Дон побрел дальше, бормоча что-то себе под нос, а я продолжил свой путь вниз по лестнице, более растерянный, чем когда-либо.
Де Монтур сидел на табурете и смотрел в окно. Он выглядел неописуемо измученным. Его длинные волосы были растрепаны, одежда помята. Меня пронзила дрожь, едва я узрел его обломанные ногти и выцветшие темно-красные пятна на коже рук.
Он поднял глаза и жестом предложил мне сесть. Я вгляделся в его мученическое лицо, но никаких следов того кошмара, что предстал передо мной ночью, не отметил.
После минутного молчания он заговорил:
— Я расскажу вам свою странную историю. Никогда раньше она не облекалась в слова, и вы — первый, кто ее услышит. Впрочем, я не надеюсь, что вы поверите хоть слову, — думаю, все будет ровно наоборот. Много лет назад военная миссия привела меня на север Франции. Я был предоставлен самому себе, мне пришлось пробираться через Вильферский лес, кишащий разбойниками. Но в ту роковую ночь меня настигли не они, а бесчеловечное, ужасающее отродье — оборотень. Мы схватились с ним в свете полуночной луны, и в конце концов я убил его. Но вот проблема: если оборотень будет убит в человеческом облике, его дух будет преследовать убийцу до скончания веков. Однако если он умрет в облике волка, ад поглотит его. Настоящий оборотень — это не человек, способный принять облик волка, а волк, принимающий облик человека! Послушайте меня внимательно, мой друг, ибо теперь я открою вам свои тайные, черные знания, полученные через бесчисленные ужасные деяния в мрачных тенях полуночных лесов, по которым бродят разнообразные звери и полузвери.
В самую раннюю пору наш мир был странным, нестабильным. По первобытным лесам бродили гротескные твари. Изгнанные из других миров бесчисленные демоны и фурии поселились в этой новой, более молодой юдоли. Долгое время среди них царили раздоры, и в конце концов, растратив и истерзав собственные исконные формы, эти силы принялись занимать те пустые оболочки, что природа юного мира предоставила им: зверей, птиц… людей — в числе прочих. Битва возобновилась с новой силой — долгая, яростная. Человек в ней победил — сверг всех могучих драконов и попрал самое безжалостное зверье. Соломон, который был мудрее, чем кто-либо прежде него, повел людей в последнюю великую битву и благодаря своей мудрости сумел победить врагов, взять их в плен и даже приручить. Но не всех, далеко не всех. Те же волки носят в себе демонов с тех самых доисторических пор. С течением времени волк и демон слились воедино. Демон больше не мог по своему желанию покидать тело волка. Во многих случаях дикость волка побеждала изощренность демона и порабощала его, так что волк снова становился лишь зверем — свирепым, хитрым, но всего лишь зверем. Но оборотней много и по сей день, они обучились хитростям. Когда восходит полная луна, они могут принять людское обличье — полное или частичное. Стоит ночному светилу на убыль пойти — натура бесхитростного зверя берет верх над злобной силой: оборотень вновь превращается в обычного волка. И если эту двуединую тварь убить, когда она в обличье человека, то демон получит свободу преследовать того, кто лишил его привязки к звериному телу, на протяжении долгих веков.
Так вот — я думал убить чудовище после того, как оно явит свой истинный облик. Но я поторопился! Луна хотя и приблизилась тогда к зениту, но еще не достигла его, а демон еще не принял полностью волчью форму! И в следующее же полнолуние я начал ощущать некое довлеющее надо мной влияние, странное и зловещее. В воздухе витала беда, и я буквально ощущал, как мое тело перестает принадлежать одному лишь мне!
Однажды ночью в маленькой деревушке посреди большого леса лунный морок полностью овладел мною. Стояла ночь, идеально круглая луна парила над чащей. В отсветах ее я увидел нечто странное — как ко мне направляется призрачное, чуть светящееся облако, своими очертаниями повторяющее силуэт волка. Оно явилось будто из ниоткуда, возникло из воздуха… Я почти ничего не помню из того, что произошло потом. Смутно припоминаю, как выбрался на тихую улицу, как боролся, как недолго и тщетно сопротивлялся мой противник, а остальное — все как в багровой дымке. На следующее утро, придя в себя, я обнаружил, что моя одежда и руки перепачканы багровым. В деревне испуганный шепоток местных оповестил меня о том, что ночью за околицей свирепый зверь разорвал милующихся на сеновале — возможно, огромный волк.
Из той деревни я бежал в ужасе, но — бежал не один.
