Лев Овалов - Рассказы майора Пронина
– Наконец-то ты, товарищ Пронин, – говорит он, – оказался на высоте.
– Это в подвале-то? – говорю я.
– Вот именно в подвале, – говорит Ковров и смеется. – Не сразу тебя нашли, каким-то шкафом заставили они сюда вход.
– Кто «они»-то? – спрашиваю.
– «Синие мечи», – говорит Ковров. – Давно мы за этими заговорщиками охотимся. Существовала такая организация белых офицеров у нас в Питере…
– Существовала? – спрашиваю.
– Да, – отвечает Ковров. – И всего лишь полчаса назад прекратила существование. Собирались мы ее на этих днях захватить, а ты нас поторопил. Всех взяли. Часть отстреливались, а часть через потайную дверь из угловой комнаты на двор пыталась выбраться, но мы их и на дворе ждали.
– А мальчишка цел? – спрашиваю.
– В машине сидит, – отвечает Ковров. – Все сюда рвется, о тебе беспокоится, только шоферу не велено его отпускать.
– Это ведь благодаря ему заговорщики пойманы, – говорю. – Без него бы мне несдобровать. Не понимаю только, как он отдушину сумел отыскать.
– Догадливый парень, – говорит Ковров. – Чекист из него выйдет. Пришел он к тебе в сумерки под окно, постучал, и ему тоже что-то пробарабанили. Он опять постучал, а ему опять в ответ стучат что-то бессвязное, и старуха в форточку кричит, что ты, мол, ушел из дому и пусть он завтра приходит. Встревожился Виктор, от окна отошел, а от дома не отходит, слоняется вдоль стены и все надеется, не позовешь ли ты его. Ну, ты его и позвал…
Вышли мы с Ковровым на крыльцо. На улице дождь, слякоть, ветер.
– Вот и кончилась моя работа здесь, – говорю я Коврову.
– Эти офицеры, – отвечает Ковров, – собирались телеграф захватить и другие правительственные учреждения…
Вижу – хмурится он, застегивает кожаную куртку, а сам сердито вглядывается в темноту. – Юденич опять в наступление против нас пошел, – говорит. – Вот они и пытались ему изнутри помочь. – Протягивает мне руку, пожимает. – До свиданья, – говорит, – товарищ Пронин, надеюсь, еще увидимся.
Попрощался я с ним, иду к машине, зову Виктора.
– Пойдем, – говорю, – приятель, отведу тебя домой, заступлюсь перед матерью.
Дохожу с ним до его дома, поднимаюсь на второй этаж, останавливаюсь против двери, на которой блестит медная дощечка с надписью «Барон фон Мердер», звоню.
Открывает нам дверь женщина, простая такая, молодая еще.
– Где ты, – кричит она на Виктора, – пропадаешь? Отец на фронт собирается, а он под дождем по улицам слоняется…
Тут выходит отец.
– Вы, – спрашивает он меня, – Пронин?
– Пронин, – говорю. – Только как это вы признали?
– Рассказывал о вас Виктор.
Познакомились мы.
– На фронт? – спрашиваю.
– Да, – говорит, – против Юденича.
– И я завтра на фронт думаю, – говорю.
– А пока что, – приглашает он меня, – поужинаем чем бог послал?
Ну, я не отказался – люди свои. Так вот и началось наше знакомство.
Зимние каникулы
Юденич был разбит, спокойствие Петрограду обеспечено, и опять вернулся я в распоряжение Коврова. Он было не хотел тогда отпускать меня на фронт, но тут уж я заупрямился.
– Мои товарищи жизни не жалеют, а я отсиживаться буду?
– Чудак, чекисту в тылу опасность грозит не меньше, чем солдату в бою, – говорит Ковров. – Каждую минуту из-за угла пристрелить могут, да и самого тебя Борецкая едва не отравила.
Ну да, как говорится, если что Ваньке втемяшится, так ты хоть кол на голове у него теши… Настоял я, отпустили меня на фронт.
Вернулся я, Ковров мне и говорит:
– Опасности тебе подавай? Что ж, иди. брат, на оперативную работу в таком случае.
Тут уж действительно жаловаться на тихую жизнь не приходилось. Охотились мы и на бандитов, и на спекулянтов, и на заговорщиков. Публика вся эта была видавшая виды – с иными приходилось в такие перестрелки вступать – не хуже, чем на войне… Одним словом, чистили мы Петроград – работы хватало.
Многое можно порассказать о тех годах, – сейчас расскажу о том, как Виктор вновь у меня в помощниках очутился.
К тому времени стал я себя чувствовать коренным петроградцем. Полюбил этот город, привык к нему, завелись у меня друзья и знакомые, – все, как полагается. Но больше всех дружил я с Железновыми. Отца Виктора, – не люблю об этом вспоминать, – убили белогвардейцы в бою под Ямбургом. Остался Виктор – как бы это сказать? – ну, будто на моем попечении. Часто захаживал я к Железновым – пайком поделюсь, о занятиях Виктора в школе справлюсь, мать его, Зинаиду Павловну, утешу.
– Трудно пока вам, конечно, но скоро все образуется, – говорю ей, бывало. – Вот вырастет Виктор – верная подмога, заменит отца…
В ту пору Виктор мне уже – ну, сыном не сыном, а как бы племянником стал.
Вот, значит, вызывает меня однажды Ковров и говорит:
– Спрятан здесь, в Петрограде, архив одного иностранного агента. В этом архиве имеются документы о связи бывшего Временного правительства с одной державой и о субсидировании этой державой всяких белогвардейских заговоров. Как ты сам понимаешь, эти документы представляют немаловажное значение для нашего государства. В свое время вывезти эти бумаги из Петрограда не успели и, как нам стало известно, пытаются это сделать теперь. Так вот, нам нужно этот архив найти. Тебе, товарищ Пронин, могу напомнить, что в числе контрреволюционных организаций, которые субсидировались этим иностранным агентом, были и «Синие мечи». Небось не забыл еще своего знакомства с ними? Вот тебе и придется восстановить в памяти все, что касается этой организации, и пойти по ее следам…
– Да, задал ты мне задачку, товарищ Ковров, – говорю я в ответ. – Легко сказать: найди. Пачка бумаг в Петрограде! Иголку в стоге сена я бы нашел, пожалуй…
– А ты и не ищи бумаги. – говорит Ковров. – Архив в портфеле не повезут…
Тут Ковров достает из-за шкафа дугу с подвязанным к ней колокольчиком и спрашивает меня:
– Лошадей запрягать умеешь?
– Брось-брось! – говорю я, догадываясь о каком-то подвохе со стороны Коврова, внимательно осматриваю дугу и ничего особенного, конечно, в ней не нахожу.
– Можно сломать? – спрашиваю Коврова.
– Но ведь другие не ломали? – отвечает он, берет со стола стакан и подает мне. – Держи.
Взял я стакан, Ковров держит один из концов дуги над стаканом, повертывает колокольчик, и сразу из дуги полилась в стакан бесцветная жидкость. Ковров опять быстро повернул колокольчик и закрыл этот странный резервуар.
– Выпей, – говорит он мне.
– А что это? – спрашиваю я с опаской.
– Ничего-ничего, попробуй, – угощает он. Поднял я стакан, понюхал, выпил – и с удивлением смотрю на Коврова.
– Спирт? – спрашиваю я.
– Он самый, – подтверждает Ковров. – Вот его так и переправляли через границу…
Я молчу.
– Подумай теперь о бумагах, – говорит Ковров. – Постарайся, поищи, где их прячут…
Задумался я, но если приказано…
– Есть, – говорю, – товарищ начальник.
Пошел домой думать. А думать в те времена я еще не умел. Думаю и тревожусь: а ну как, пока я тут думаю, бумаги в это время из города вывозят? Внутреннее спокойствие – самое важное, я считаю, во всяком деле. Мы должны действовать как математики: решить задачу надо, и чем скорее, тем лучше, но – не спешить, не нервничать, не метаться… Пока я себя к этому приучил, сколько ошибок, сколько промахов сделал – вспомнить страшно!
Сижу дома, думаю и ничего придумать не могу. Не развито у меня еще тогда было воображение, чтобы самому дома сидеть, а мысленно весь город обойти.
Отправился я тогда обратно на службу, пересмотрел дела контрреволюционных организаций, которые были нами раскрыты, отметил на карте города все дома и помещения, где эти заговорщики обитали. Сунул этот адрес-календарь в карман и зашагал по городу.
Трудно еще жилось Питеру в то время. Топлива не хватало, продовольствие подвозили плохо. Но настроение у жителей было приподнятое. Приближение победы чувствовалось всеми так же явственно, как ощущается наступление весны.
Хожу, присматриваюсь к отмеченным мною домам, в иные заглядываю, беседую с жильцами, и все это – будто мимо меня, ничто не останавливает моего внимания. Чувствую, что без толку хожу, а с чего начать – не знаю. Так, в своих скитаниях по городу, прошел я раза два или три мимо особняка Борецкой. Памятный дом, но никаких хороших воспоминаний у меня с ним не связано, а иду мимо – и щемит почему-то сердце. Не знаю почему, но решил я начать поиски с этого дома. Во-первых, умные люди в нем действовали, а во-вторых, не остыла во мне еще досада против этих умников, которые меня в дураках оставили…
Пошел к Коврову.
– Скажите-ка, – спрашиваю, – что нашли тогда в особняке, когда офицеров арестовали?
