Елена Блонди - Хаидэ

Втягивая в горло воздух, сухой, как горящая трава, Нуба преодолел последние шаги до скалы и, подламывая ноги, неловко свалился на песок, сгребая свою ношу, будто куль тряпья. Откачнулся от тени, на которую были пришлепнуты странные бледно-синие существа, стояли в ряд, скаля кривые ожерелья зубов, колыхались, как толстые водоросли, наполненные водой. Поднимаясь, Нуба не мог отвести глаз от медленного колыхания, от вдруг появившейся на животе существа рваной трещины, что зазмеилась, распахиваясь узкой живой щелью. Вытекая, запрыгали капли тягучей белесой жижи, все быстрее, собираясь в медленную толстую струю.

— Беги! — далекий голос хлестнул его в спину, и он побежал, подгоняемый страхом, звучавшим в крике, — беги, пока эги не учуяли! Они…

Белесые струи поднимались ленивыми змеями, крутились в темном воздухе, высматривая новую добычу. И, не дотянувшись до беглецов, с хлюпаньем погрузились в привязанного рядом пленника. Проедая кожу, забулькали, накачивая собой новое тело.

Нуба застонал, ярость переполняла его, как ядовитый сок эгов полнит тела жертв.

Черное место сплошной темноты. Где боги, которые вырвут с корнем это гнездо, разломят кольцо скал и утопят в соленой воде озера-моря? Сам воздух тут отравлен.

Вдалеке на серебре воды чернели россыпью невысокие скалы. Нуба брел к ним, волоча свою ношу. И каждый шаг становился короче. Проклинал себя, рычал, насмехаясь, ему казалось — крик рвется к луне, а на деле еле слышно хрипел. Ужасаясь тому, что силы оставили его, за сотню шагов до укрытой в скалах лодки, упал и прижался лицом к песку. Дергаясь, попытался подняться и не смог. Цепляясь за гаснущее сознание, все медленнее перебирал все пинки и понукания, что умудрился припомнить. Сулил себе тихую жизнь, еду и скачки в степи на черном жеребце Брате. Обещал себе любовь Хаидэ и пятерых детей, выношенных ею. Его детей. И смеющуюся Матару попробовал увидеть, теряя сознание. Увидел лишь краешек улыбки и упал в свою собственную внутреннюю темноту.

— Вот, — сказал родной голос и карие глаза с зелеными искрами заглянули в его, с жалостью и заботливым нетерпением, — пей.

Сухих губ коснулся край глиняной плошки и Нуба послушно открыл рот, не отрывая взгляда от светлого лица. Глотнул раз и еще раз, прокатывая по горлу прохладную свежую воду. И неуверенно улыбнулся, по-прежнему цепляясь глазами за родное лицо, боясь, вдруг оно исчезнет.

— Выпей все. Ты слабый как щенок. Фу, какой слабый и не мылся, наверное, сто лет.

Темные брови сошлись укоризненно. А потом, не выдержав, княжна фыркнула, и рассмеялась с облегчением. Сказала с упреком:

— Ты меня напугал. Думала — умер. Думала, не успела. Что смотришь, молчун? Если бы говорил, что сказал бы мне? А?

— Я говорю, — он прислушался к своему голосу, боясь услышать его юношеским, боясь, что это всего лишь сон памяти. Но густой и гулкий, голос принадлежал зрелому мужчине.

— Я обещал тебе рыбу. Из цветного стекла.

— Она у меня, — улыбнулась княжна.

— Ее отдала тебе Маура?

Тонкие брови снова сошлись к переносице. Потом поднялись удивленно. Нуба пил и смотрел в родное лицо, и жажда видеть была сильнее телесной. Не мог насмотреться.

— Не Маура, — ответила медленно. Убрала опустевшую плошку и села, скрестив ноги, взяла его руки в свои, прижимая к груди, — но это неважно. Наверное, неважно. Ты…

— Я люблю тебя, Хаидэ.

Он сказал, потому что одна часть его знала — он все еще лежит на черном песке, вдыхая отравленный воздух и прижимая к себе измученную Матару. Наверное, он умирает. И может не успеть сказать.

Пальцы, держащие его руки, сжались крепче.

— Ты мой, — просто сказала она, без улыбки глядя в худое израненное лицо, — так же, как я всегда была твоей. И ты не умрешь. Без меня — нет.

Светлое лицо приблизилось, дыхание пахло чабрецом и полынью. Той, что растет на древних валунах, подпирающих обрыв с тайным родником.

— Я не смогу говорить с тобой больше, — сказала она, — мне нужно выжить. Дождаться тебя. Ты иди к лодке. Вам еще долго плыть. А потом очень долго идти. С тобой может случиться всякое. И со мной тоже.

Отняла руку и прижала ее к своему животу, прислушиваясь к чему-то внутри. Улыбнулась стесненно и тряхнула головой. Светлые волосы потекли по плечам, сворачиваясь кольцами.

— Но ты знай, пока будешь идти. Я тебя жду.

— Да, — ответил он ей, открывая глаза в россыпь мертвенно-белых звезд.

Тяжело поворачиваясь, встал на четвереньки. Передохнул, дожидаясь, пока в голове утихнет звон. И поднимаясь, снова сгреб вялое женское тело, устроил на боку, обхватывая рукой. Тяжко ступая, побрел к скалам, что торчали из воды. У самой крайней на фоне лунного серебра чернел силуэт узкой лодочки.

На середине подъема по узкой тайной лесенке Онторо остановилась. Прижимая к ране на бедре скомканный подол, тяжелый от крови, которой она отвлекала черную Кварати, разыскала глазами крошечный силуэт лодки посреди серебра воды. Усмехнулась с ненавистью.

Он думает, сердце ее дрогнуло, и она кинулась спасать того, кого полюбила. Глупый, не годный к власти. Проникаясь благодарностью, открыл в своей душе еще одну дверку. А Онторо-Акса, будущая мать нового горма-гнезда, уж постарается, чтоб эта дверка была открыта. На будущее. В настоящем есть другой мужчина, который умнее сбежавшего пленника. И именно с ним ей говорить во снах — для исполнения намеченного.

Она отдыхала, прижимая к себе намокший подол. А перед глазами вместо лодочки видела события, которым предстоит произойти по ее воле. Как плоские камни, что отслаиваются от скал, укладывались они чередой под узкие ступни. Шаг за шагом. К мести тому, кто ее отверг. Отомстить через женщину, которую он так любит. Уничтожить ее, изведав и соблазнив душу другого мужчины, который сейчас там, в степи, рядом с соперницей.

Прослеживая дорожку из будущих шагов, она улыбалась все шире, блестели в лунном свете изукрашенные зубы. Шестерка жрецов, да будет тьма к ним благосклонна, многому научили ее. Но она, сновидица и хозяйка зелий Онторо-Акса, умнее всех шестерых и ей нужны вещи более тонкие. Пора темноте становиться сильней и сложней.