Елена Блонди - Хаидэ

Матара застонала, приподняв и снова уронив голову. Нуба встал и провел рукой по черной щеке девушки. Оглянулся. Глоток бы чистой воды, напоить. Но не было ничего кроме песка, умирающих огней и белой монеты луны над головами. Не было даже сил, чтоб разорвать веревки. Он уже пробовал, тянул и дергал под улюлюканье стражей, пока Ворсу не подбежал боком, по-крабьи. Ударил его в голову древком копья. Проговорил, харкая на песок:

— Я б тебя кончил, но приказано, чтоб жил и смотрел.

Опасливо поглядывая на тучу, убежал снова на платформу. И время поползло дальше. Когда боль в голове утихла, и в глазах перестали крутиться огненные круги, Нуба сел на корточки рядом с рамой и стал вспоминать. Светлую воду степного родника под обрывом. И синюю гладь маленького озера маримму.

— Ойг! — предостерегающий крик кинулся со скалы вниз. И тут же зашипев и треща, разом погасла паутина костров. Стражи затопотали по дереву и притихли. Заскрипели блоки, натягивая канаты, смутно белея в лунном свете, платформа поползла к пролому в скалах. Нуба снова встал, покачиваясь и глядя на тучу, а та, подъев краешек лунного диска, размыкалась, охватывая ее свет черным кольцом. Еще раз подергал веревки на женских запястьях. И вглядываясь в полосы пены, положил руки на шею Матары. Он все же мужчина и когда-то был сильным. Может, сил хватит, чтоб задушить ее до мучений.

Ему показалось, что чередование белых полос нарушилось, перекрываясь черным мельканием. Прибой задышал чаще. От воды хлынул тяжелый запах, поплыл, кидаясь мерными волнами.

— Какой герой…

Нуба зашарил глазами, глядя над плечом девушки. На отблескивающем песке сидела Онторо, опираясь на руки. Сверкал на груди серебряный шестиугольник.

— Убийца слабых женщин, — добавила насмешливым шепотом. Рисунок на лице светился, скрывая выражение. Нуба промолчал, удобнее прилаживая руки на горле Матары.

Онторо встала, мельком оглянулась на черную воду. И снова заговорила, с бессильным бешенством в голосе:

— Она обманула тебя. Спасаешь. А я…

Позади нее плеснула вода. Поодаль чавкнуло и тонко просвистев, стихло. И вдруг как собачий визг, раздался женский смертный плач, захлебнулся в чужих звуках, противных до тошноты. Торжествующих.

— Темные эги, — быстро сказала Онторо, — они вышли первыми. Огоро не торопится, он могуч, а эгам нужно время, чтоб совершить трапезу.

— Ты много знаешь, о темноте, — сказал, наконец, Нуба с медленной насмешкой в усталом голосе.

— Я… — обходя раму, она подошла к нему вплотную, прижалась к широкой спине, обхватывая руками, — ты ничего не знаешь. Я…

Из воды темными тенями по черному ползли толстые плети, судорожно дергаясь, будто обнюхивая песок. Пока еще далеко.

— Я хочу не только твое тело, — высоким голосом сказала Онторо, прижимаясь все крепче, — я хочу тебя всего. С сердцем и головой. Пойдем. Я спрячу тебя. До времени. Мне ниспослано матерью тьмой позволение свить новое гнездо. Уйдем вместе.

Женский голос дрожал, она говорила все быстрее, иногда заикаясь, торопясь успеть. И выкрикнув в последний раз свое «пойдем» замолчала.

— Прости, — сказал Нуба.

Ее руки упали с каменной спины, сперва одна, потом вторая. Еле слышно скрипнул песок под босыми ногами. Все так же оставаясь за его спиной, она сказала с бессильной ненавистью:

— Никогда не прощу. Умирай.

Вышла в лунный свет и пошла, опуская к плечу украшенную голову, все быстрее перебирая босыми ступнями, к черной тени, туда, где пряталась тайная лесенка. И Нуба, проводив ее безнадежным взглядом, снова уставился в белые полосы прибоя.

Кольцо черной тучи окружило холодный глаз луны, плотно, как завиток тугой шерсти. Справа, в расщелине скал, что вываливались почти к самой воде, завыл женский голос и, перекрывая стоны, быстро заговорил что-то мужской, ломкий, еще юношеский. Нуба стиснул зубы. Голос уговаривал, поднимаясь все выше, предаться наслаждению темной божественной любви. Стоны неслись, не переставая, и юноша, потеряв терпение, стал осыпать нареченную проклятиями, понося за тупость и нежелание понять свое счастье. Но вдруг захлебнулся и, после короткого хрипа, умолк.

Нуба усмехнулся. Кажется, юноша сам нашел свое темное счастье. В черном воздухе свистнула мокрая плеть, ожгла его плечо холодом. Он закашлялся от невыносимой вони, отмахнулся, торопясь, снова положил руки на шею Матары и стиснул пальцы. С противным сосущим звуком заледенела нога, схваченная другой плетью. Надо успеть. Убить ее до того, как умрет сам. Он привалился к раме, изо всех сил сжимая слабые пальцы, чувствуя, как дергается под руками ее тело. И вдруг, в мельтешении воняющих колец и петель, тяжело упало на песок. Он повалился сверху, не устояв на ногах.

— Ладно! — Онторо, пригибаясь и вертясь, дергала по веревкам сверкающим лезвием. Смеялась, выкрикивая злобно.

— Ладно! Победил! Бери свою ношу, дикий, если… сумеешь. Туда, к скале.

Упала сама, захлестнутая по щиколотке петлей, рванула по черному лезвием, рассыпая веером кровь.

Нуба, вскакивая, сгреб девушку в охапку.

— А ты?

— Иди! Или я позову темную Кварати!

Он тяжело кинулся по песку, увязая и нещадно сминая перед собой сползающее по животу вялое женское тело. Оглядываясь, увидел, как выпрямилась на песке тонкая фигура, окруженная петлями беспрерывно мелькающих щупалец. Поднимая над головой белое лезвие, заговорила мерные слова, другой рукой делая призывающие жесты. И медленно отступая к скале, будто вытягивала за невидимые нити из черной дыры в белом прибое огромную кривую тень, проколотую искрами мертвого света.

Нуба рванулся вперед, стараясь держаться на границе тени от скал и не приближаться к воде, в которой перемешивалось, хлюпая, чавкая и рыча что-то. Что-то цвета багрового мяса, цвета иссиня-мертвой кожи, цвета гнилой зелени, испачканной старой кровью. Потеки и пласты, выгибаясь, сворачивались, лезли на берег и уползали обратно, взблескивали глазами, стекающими по мокрой коже. Вздымаясь, хлопали плашмя, и из-под тяжелых тел вырывались фонтаны серебряно-лунной воды и черного песка.

Спотыкаясь и хромая, великан бежал все медленнее, еле удерживая болтающееся у самых колен женское тело. Открывал рот, сухой и горячий, как раскаленная печь. А по спине катился пот, щекоча лопатки и поясницу. Осталось совсем немного до излома скалы, где прячется лесенка. Только свернуть за нее и дальше, наверное, можно пойти шагом, чтоб не упасть и не умереть, совсем рядом с возможным спасением.

Втягивая в горло воздух, сухой, как горящая трава, Нуба преодолел последние шаги до скалы и, подламывая ноги, неловко свалился на песок, сгребая свою ношу, будто куль тряпья. Откачнулся от тени, на которую были пришлепнуты странные бледно-синие существа, стояли в ряд, скаля кривые ожерелья зубов, колыхались, как толстые водоросли, наполненные водой. Поднимаясь, Нуба не мог отвести глаз от медленного колыхания, от вдруг появившейся на животе существа рваной трещины, что зазмеилась, распахиваясь узкой живой щелью. Вытекая, запрыгали капли тягучей белесой жижи, все быстрее, собираясь в медленную толстую струю.