Гай Смит - Лагерь

— Мы подхватим воспаление легких, — жалобно сказал Билли, глядя на жену, надеясь на сочувствие по отношению к женщине.

— Снег перестал, — в голосе охранника послышалась снисходительность, даже некоторая растерянность. — Я бы на вашем месте поторопился.

— Что происходит? — Билли Эванс заслонил ладонью глаза от яркого света огненного ночного неба, неуверенно оглянулся назад, но дверь зловещего низкого здания уже закрылась. В окнах света нет, эти подонки закрыли дверь и ушли по домам.

— Похоже на какой-то фейерверк, — ответил Валери.

— Что, посреди этого снега, когда все стараются уехать?

— Может быть, все обстоит не так уж плохо, как кажется.

— Все же чертовски холодно, — он поежился. — Пошли, нечего тут стоять. — Он вдруг остановился, на лице его появилась тревога: — А ты помнишь дорогу домой, Вал?

Она недоуменно посмотрела на него, мотнула головой.

— Нет… Но я думала, что мы не домой идем. Мы же должны были идти на юг, как все.

— Но ведь нам придется пойти домой и одеться, не так ли? — сказал он. Пошли, мы узнаем дорогу, когда увидим ее. Не можем же мы вечно тут стоять. И будь начеку, если вдруг опять появятся те хулиганы. Боже, какая вонь, что-то горит. Глянь туда, ну и дела, склад горит, что ли? Ну, это нас не касается.

Валери устало тащилась за мужем, еще туже обмотавшись полотенцем. И не только из-за сильного холода: она дрожала от отвращения, от пережитого унижения, которое она никогда не забудет. Те ужасные молодчики глазели на ее интимные части тела, они сумасшедшие, их всех надо посадить. Даже кастрировать. Но они хоть не тронули ее. Старый, добрый зануда Билли оказался на высоте, она решила остаться с ним. Она не станет заводить любовника, последние события отбили у нее интерес к сексу. Это было отвратительно.

Мимо них пробежали люди. Какая-то женщина прижимала к груди плачущего ребенка. Повсюду царила паника. Валери была напугана, она догнала Билли, вцепилась в него. О Боже, смогут ли они отыскать дорогу домой в этой неразберихе?

К Эвансам приближалась другая группа людей: вот они замедлили шаг, преградив им путь. Точно так же, как утром, позы угрожающие, головы бритые. Билли остановился, отступил, наступил ей на ногу.

— Это опять они, Билли, да? — прошептала она.

Он не ответил. Четверо или пятеро молодчиков медленно приблизились к ним, у первого в руках что-то болталось, звеня и посверкивая в огненном свете.

— Да они голенькие, — раздался грубый смех, остальные подхватили его. — С пляжа идете, да? Но вы же все самое интересное пропустили. Ничего, лучше поздно, чем никогда!

Что-то взвилось в его руке, Валери услышала, как это что-то ударило Билли; звук удара был какой-то дребезжащий, и Билли отбросило в сторону. Он закричал, схватился руками за лицо. Он скорчился, крича от боли, а на них уже обрушился град ударов. Твердые, жесткие кнуты разрывали им кожу и дробили кости, они оба рухнули под ударами на землю.

Валери попыталась защитить лицо руками, но бесполезно было противостоять мощной силе ударов тяжелыми цепями. Они рвали и крошили их тела, Валери ничего не видела, она схватилась за глаза и почувствовала что-то болтающееся на жиле, какой-то скользкий шарик, который как будто был соединен с ней. Она поняла, дико закричала, ее крик прекратился, когда осколки зубов заполнили ей рот.

И тогда тяжелые ботинки со стальными носками принялись крушить им кости, словно коперы для забивки свай. Две воющие обнаженные жертвы, уже потерявшие разум, сдались задолго до того, как неизбежная, желанная чернота поглотила их.

Профессор Мортон сидел голышом на краю постели. Лицо его пылало от возбуждения, он весь дрожал. Он был нетерпелив, словно девственник в брачную ночь, ожидающий, когда его невеста выйдет из ванной.

У него кружилась голова, наверно, от пива, хотя он и не помнил, что пил. Конечно, они выпили за обедом. Но он не помнил сам обед. И все же он объяснил себе свое состояние выпитым вином, он был слишком поглощен мыслями о ближайшем будущем, чтобы углубляться в прошлое. Он смутно помнил, что как будто находился с чьей-то женой на тайном отдыхе. У него не было жены, так что с ним все в порядке, только он беспокоился, не появится ли муж Энн. Он не хотел сцен и скандалов.

Он попытался мысленно представить ее; странно, но в минуты эротического возбуждения детали забывались. Темноволосая, высокая или маленькая? Не имеет значения. Господи, ну и копается же она там! Все женщины так делают, чтобы казаться соблазнительнее. Но ему не нужно было никакого соблазнения! При этой мысли он засмеялся; каковы бы ни были последствия вина, на его либидо оно не оказало влияния!

Он услышал, как открылась дверь, поднял глаза. Он плохо видел, надо было не снимать очки, но, черт возьми, нельзя же ложиться с любовницей в очках! Он пристально посмотрел на нее, она как-то изменилась, но он не был уверен. Длинные у нее были волосы или короткие? Сейчас короткие, гораздо светлее, чем он думал. Господи, да какая же разница! Черт, она все еще одета, чем же она там занималась?

— Привет, Энн! Ты только посмотри, — он выдвинул вперед бедра.

— Да тебе прямо не терпится, милый! — и голос у нее звучит по-другому, какой-то низкий и хрипловатый.

— Ты меня заставила ждать, — шутливо упрекнул он ее.

— По твоему виду не скажешь, чтобы тебе это повредило, — она подошла к окну, приоткрыла шторы и выглянула на улицу.

— Что это за шум там такой? — спросил он.

— Я позабочусь, чтобы тебя это не тревожило, — теперь она стояла у него за спиной, гладила кончиками пальцев его голую спину, и от этого у него по телу забегали мурашки. Он захихикал, прижался к ней спиной, почувствовал, как ее руки дошли до шеи, гладят ее, обвивают. Она отыскала эрогенную зону, о которой он и не подозревал. Если она продолжит гладить его там, у него может произойти эякуляция еще до того, как он будет готов. Но это так приятно, что он тихо застонал.

— Разве ты не собираешься раздеваться? — спросил он через некоторое время. Предлюбовная игра хороша, но она слишком затянулась.

— Всему свое время, — она отняла руки, потом накинула ему что-то на шею.

— Что это?

— Ты щекотки боишься, да? — она дразнила его.

— В определенных местах. — Господи, да чем же это она сдавила ему шею?

— Это всего лишь мое ожерелье, — голос ее звенел как будто издалека, стал еще более хриплым.

— Отпусти! — он схватил себя пальцами за шею, попытался освободиться от того, что сжало ее, боясь задохнуться.

Внезапно ожерелье стянуло его шею еще туже, врезалось в кожу, сжало дыхательное горло. Он попытался крикнуть, но получился лишь клекот. Он не мог схватиться за удавку, она была натянута слишком туго; его тянуло назад, он дергал руками, взбрыкивал ногами, беспомощно извивался; голова его была резко откинута назад, и сквозь темно-багровую пелену он увидел ее лицо. О Боже, это была не она, это был он!