Сергей Дубянский - Деревянный каземат

Улучив момент, Аревик прыгнула и сумела схватиться за уцелевшие остатки перил, а лифт, обретя свободу, стремительно понесся вниз; потом последовал удар, взрыв и яркая вспышка осветила развалины, которые представлял из себя дом.

Перила стали гнуться, норовя сбросить ненужный балласт в бушевавший внизу огонь; Аревик вскинула голову, ища новую точку опоры и вдруг увидела на уцелевшем выступе… Катю.

…Но Катя – это я!.. А кто тогда стоит над бездной?.. Кто там ухмыляется, если я здесь?.. Аревик хотела закричать, но звуки застряли в гортани, и тут же навалилась непонятная тяжесть, мешавшая двигаться. Она дернулась всем телом, будто собираясь оттолкнуться от воздуха!.. Тяжесть исчезла, и Аревик открыла глаза – над ней склонилось незнакомое мужское лицо; испуганно метнулась взглядом – какая-то комната, какая-то мебель… зато ничего вокруг не рушилось… Судорожно вздохнув, ощутила, как колотится сердце.

– Катюш, что с тобой? – лицо улыбнулось.

Вместе с этой улыбкой стало возвращаться чувство реальности, только сердце никак не хотело входить в обычный ритм. Вадим держал покрывало, которое и показалось ей непомерным грузом.

– Катюш…

– Мне приснился кошмар, – Аревик с радостью слушала собственный голос, – уже второй день подряд…

– Завтра купим тебе успокоительное, – Вадим присел на край постели; Аревик тут же нащупала его руку, прижала к щеке и замерла, – Кать, а зачем ты картину отвернула?

– Какую картину? – Аревик напрочь забыла, что происходило до путешествия по разрушенной многоэтажке.

– Которая у меня на столе.

– Ах, ту… – вспомнив, Аревик чуть не брякнула: – Она ж живая! Но вовремя решила, что подобное объяснение выше человеческого понимания (а учитывая еще и предыдущие события, Вадим может просто счесть ее ненормальной), поэтому ответила с улыбкой, – мне взгляд ее не понравился.

– И чем же?

– Чем?.. – сознание Аревик работало не настолько четко, чтоб быстро придумать вразумительный ответ, – не знаю. Просто убери ее; повесь где-нибудь в другом месте.

– Ладно, – Вадим решил, что эксперимент не удастся, ведь если Катя не будет общаться с портретом – он не поймет их взаимоотношений.

– Расскажи лучше, чего ты так долго? – Аревик взглянула в окно на вечернее марево, постепенно превращавшееся в ночь.

– Ой, – Вадим махнул рукой, – картинами торговал.

Неожиданно Аревик сообразила, что ее дальнейшая жизнь заключена в одной из них. …Вдруг он продал и мой протрет?.. А кому? Что с ним сделают?.. Надо ж было предупредить его!..

– Как я и предполагал, совершенно бесперспективный бизнес, – весело продолжал Вадим, – толкнули мы с Иваном двенадцать работ за шестьдесят тысяч рублей. Не знаю, сколько времени потратил Константин на их создание, но я зарабатываю те две «штуки» баксов за два часа. А всего картин тридцать две, и остальные, прикинь, даже по тысяче рублей(!) никому не нужны! Я их отдал Ивану, так он скакал от счастья – ты б видела!.. Завтра еще поедем к нотариусу – заверять нашу сделку. Вообще, чудной он какой-то…

– Знаешь, – Аревик не интересовала судьба всех картин, – я ж была на Костиной выставке. В четверг, – она, точно помнила свой новый «день рождения», – мне безумно понравился портрет девушки – он висел чуть в стороне.

– Это последняя Костина работа.

– Ты случайно не догадался его оставить? – Аревик отвернулась, пытаясь скрыть волнение.

– Нет уж! Никаких портретов в доме не будет! Почему я должен каждый день глядеть на какого-то неизвестного мне человека, сама посуди?

Возразить Аревик было нечего. …Если только честно рассказать всю историю?.. Нет! Я – Катя, и должна оставаться ею до конца жизни! А, вот, последняя ли это жизнь?.. Подумать только, дерьмовый кусок холста может лишить меня всего!..

– Ты что? – Вадим тронул ее руку, – у тебя глаза какие-то стеклянные. Брось, все эти картины – пустое, – взглянул на часы, – лучше поедем куда-нибудь ужинать.

– Ужинать?.. – Аревик не хотела не только есть, а, вообще, не хотела ничего, пока не решит вопрос со своим «жилищем». Оказывается, ее сознание уже подготовилось к тому, что жить она будет вечно, а это могло означать только одно – в душе она окончательно превратилась в вампира. А тут все готово рухнуть, если какой-то придурок забросит ее портрет на чердак… типа, того придворного медика, с которым они общались в галерее.

– Не хочешь, не поедем. Мясо я не купил, но давай, сделаем по бутерброду, – продолжал Вадим, – у меня завтра тяжелый день. Буду проводить полную реорганизацию фирмы; хочу избавиться от всего, что тебе так не нравилось. Ты рада?

…Катя еще и лезла в дела его фирмы? Ей-то не все равно, как он зарабатывает деньги? Дура, блин!.. – Аревик внутренне усмехнулась, но сама проблема выглядела настолько чужой, что даже не подлежала оценке; тем не менее, она ответила:

– Конечно, рада.

После таких слов, по логике, полагалось, как делают в кино, обнять Вадима и поцеловать, прикрыв глаза. Аревик могла б это сделать, только час назад, а теперь ее настроение было совсем другим. Истинная цена вещей выясняется лишь когда их пытаются отнять – так и вечность, свалившаяся на Аревик в виде подарка, и ничем особо не проявлявшая себя, оказалась важнее того, на что люди тратят всю свою жизнь.

– Какая-то ты все же не такая, – Вадим вздохнул, – раньше ты мне нравилась больше.

– Да? – Аревик резко повернулась.

Конечно, для той Кати он, возможно, и был «светом в окошке», но у нее-то другие ценности, и, самое важное, что своими глупыми поступками он покушается на ее бессмертие. …Чему я должна радоваться? Что у меня появился мужчина? Чушь какая!.. Стоп!.. – Аревик удержала слова, уже готовые сорваться с языка. Ведь эта-то жизнь еще продолжается, и чем она будет лучше, тем больше шансов позаботиться о будущем.

– Извини, я просто устала, – она взяла руку Вадима, – вчера спала ужасно и сегодня опять эти кошмары…

– Все будет хорошо, – Вадим крепко обнял ее, и от этого бессмертие чуть отодвинулось, уступая место чему-то пугающему, но долгожданному. Однако это было лишь мгновение – подлая мысль, что будущее безгранично, что ей предоставляется уникальная возможность объять необъятное, вновь затмила собой маленькие радости обычной жизни.

– Слушай, а что с портретом девушки? – спросила Аревик.

– Его-то как раз купили. Девица какая-то; сразу три работы взяла… – Вадим отвечал на вопрос, а сам пристально смотрел в угол, пытаясь анализировать происходящее, ведь он вдруг перестал понимать девушку! Раньше понимание приходило само собой (подтверждением чему являлись замечательные отношения в офисе), а теперь все пропало. Рядом находилась, вроде, совсем другая Катя, и он не мог определить, откуда она такая взялась. Нельзя сказать, чтоб ему совсем не нравилось это бередящее душу состояние недосказанности и тревоги, но оно было настолько непривычным, что Вадим просто терялся, не зная, что делать дальше. …А, может, оно и правильно – если раньше надо мной довлела миссия, определенная матерью, то теперь я сам по себе и, естественно, растерялся. Но что я, не разберусь, как мне жить дальше?.. Просто та Катя, по-детски наивная и непосредственная, лучше, чем эта, холодная и равнодушная.