Хроники вечной жизни. Иезуит (СИ) - Кейн Алекс

Апу Ума снова наклонился, и на этот раз из-под соломы показался золотой ларец.

— Здесь изумруды и прочие камни, — пояснил он.

— И ты боишься, что белые все это найдут?

— Да, Амаута. Прошу тебя, придумай способ спрятать все так, чтобы никто никогда не отыскал Виракочу и камни.

— Но ведь тогда и твои люди не смогут их найти.

— Неважно. Я хотел послать несколько человек, которые бы надежно сокрыли Виракочу, а потом убить их, но рука не поднимается. К тому же, они могут разболтать тайну до своей смерти.

— Я не понимаю тебя, Великий. Это очень дорогая вещь. Неужели нельзя найти способ продать ее? Пусть не саму статую, но вы можете ее переплавить — это лучше, чем где-то зарыть.

— А вот этого, Амаута, ты понять никогда не сможешь. Ты мыслишь, как белый. Для вас золото — это хорошая еда, мягкая постель и даже власть над другими. Для нас — священный символ Солнца, его подарок. Мы бережем золото и радуемся ему, как вы радуетесь свежему утру или каплям дождя в жаркий день. И продать его так же невозможно, как ветер или росу.

«Да уж, и в самом деле, этого мне не понять. Но как жаль прятать такую вещь! Впрочем, в «моих» рудниках золота в сотни раз больше».

— Хорошо, Великий Вождь, — кивнул Иштван, — я придумаю способ.

Через неделю он изложил Апу Уме свой план. Тот пришел в восторг и приказал немедленно изготовить двадцать одинаковых деревянных ящиков. Работа оказалась непростой, ведь у инков не было лесопилки, и каждую плашку они изготовляли вручную с помощью каменных и бронзовых топоров.

Как только ящики были закончены, вождь, Иштван и Сампа Анка заперлись в доме. В один из них они уложили статую Виракочи, в другой — ларец с драгоценными камнями, а остальные наполнили черепками и булыжниками, уравняв все двадцать по весу. Потом под их присмотром мастера заколотили ящики столь крепко, что без специальных инструментов открыть их стало невозможно.

Когда все было готово, вождь призвал шестьдесят мужчин, разбил их на группы по трое, и каждой поручил спрятать один из ящиков.

— Храбрые мои воины, я велю вам укрыть эту ношу в самом надежном месте, которое вы только сможете отыскать. А потом — навсегда забыть к нему дорогу.

Иштван видел, как нелегко Апу Уме расстаться со статуей Виракочи — видимо, это было все, что удалось сохранить его предкам после испанского нашествия. Вождь со слезами на глазах смотрел, как индейцы идут к воротам, таща тяжелые ящики. Ни один человек, даже сам Апу Ума, теперь не знал, в каком находится золотая статуэтка.

Да и Иштвану решение буквально выкинуть такое количество золота далось нелегко. Он даже прикидывал поначалу, как бы узнать, куда инки спрячут сокровища, но тут другая мысль пришла ему в голову: а вдруг вождь его проверяет? И священник решил забыть о статуэтке, рассчитывая позже завладеть рудниками.

Воины разошлись от ворот во все стороны и забрались так далеко, как только смогли. Одни утопили свой ящик посреди бурной реки, другие схоронили в найденных пещерах, третьи закопали в джунглях. Многие вернулись только через месяц, и теперь никто на свете не знал, где нашла приют золотая статуя Верховного бога Виракочи.

— Чувствую, Супай зовет меня, — сказал Апу Ума. — Видно, пришло мое время.

Он лежал на постели из шкур, а Иштван сидел рядом, держа в руках плошку с лечебным зельем.

— Не беспокойся, Великий Вождь, я не дам тебе умереть. Буду рядом, пока ты не поправишься.

— Нет, брат мой, у меня есть для тебя другое дело.

Иштван с удивлением воззрился на Апу Уму. О чем он говорит? Или просто бредит?

— Ты уже двенадцать Солнц с нами, Амаута. Я ждал этого срока, чтобы открыть тебе тайну. Помнишь, я рассказывал о бородатых богах, которые жили с нашими предками?

— Конечно.

— Я должен сознаться, что не был с тобой полностью откровенен. Белые боги сказали, что ты когда-нибудь приедешь, и несколько поколений инков ждали тебя.

— Меня?!

— Да. Боги оставили нам на хранение сокровище и велели передать его тебе.

Иштван был смущен и заинтригован.

— Почему ты решил, что речь шла обо мне, Великий Вождь?

— Они сказали, что однажды придет такой же, как они сами, белый и бородатый, и принесет ту самую монетку, которую мы нашли у тебя. Он будет благородным и смелым, а ты именно такой. И мы должны отдать ему сокровище, дороже которого ничего не может быть.

— Что же это?

— Не знаю, — покачал головой Апу Ума. — Я никогда его не видел. Мой дед рассказывал, что оно похоже на кусок ткани.

Иштван задумался — как может какая-то тряпка быть самым дорогим сокровищем? Наверное, это знамя тамплиеров. Хотя нет, вряд ли.

Он хотел сказать вождю, что ему не нужно ничего, кроме свободы, но промолчал. Любопытство и алчность уже запустили когти в сердце Иштвана. Если в центре Франции, в Сен-Дени, тамплиеры смогли устроить тайник, исполняющий желания, то в Вест-Индии у инков должно быть спрятано что-то поистине грандиозное.

— Мой сын покажет тебе дорогу, — прервал молчание Апу Ума.

— Хорошо, Великий Вождь. Но скажи, почему ты так долго хранил эту тайну?

— Я должен был убедиться, что белые боги говорили именно о тебе. Теперь я вижу — это так. Ты спас Сампа Анку, когда его укусила змея, убил Духа Смерти, защитил город от белых, придумал, как спрятать статую Виракочи…

«Я так много для них сделал, — усмехнулся про себя Иштван, — а они двенадцать лет прятали от меня тайну тамплиеров».

Неделей позже Апу Ума почувствовал себя лучше, и Иштван с Сампа Анкой собрались в путь. Их сопровождал один из лучших воинов племени по имени Якумама, что означало «Удав с ярко-красными и зелеными пятнами». Как-то Иштван поинтересовался, откуда взялось столь необычное имя, и тот ответил, что в раннем детстве принял такого удава за змею и задушил голыми руками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда священник узнал, что путь их лежит в Анды, радости его не было предела. Уж в горах-то он найдет возможность сбежать! Не сомневаясь в побеге, он облачился в сутану — в индейском одеянии испанцы могли и пристрелить сгоряча. На поясе висел кожаный мешочек с монетой тамплиеров и другими "сокровищами".

Иштван обнял Апу Уму и долго смотрел на него. Он знал, что они расстаются навсегда. Потом все трое попрощались с жителями селения и направились к реке.

У ворот Иштван обернулся и бросил последний взгляд на место, где провел долгих двенадцать лет. Прощайте, потомки гордых инков, не поминайте лихом!

Англия, Сомерсет, 7 июня 1932

Голд устало потер лицо ладонями.

— Вспоминать о тех днях мне тяжело, Джон. Тогда я совершил один из самых позорных поступков за всю жизнь. Но клянусь, я обо всем поведаю совершенно откровенно.

— Не сомневаюсь, друг мой, — кивнул викарий. — Мало кто смог бы столь чистосердечно рассказывать о себе не только хорошее, но и плохое.

— Итак, мы сели в небольшую пирогу и поплыли вверх по реке. Обычно для строительства лодок индейцы брали дерево с широким стволом и выжигали середину. Но эта лодочка оказалась плетеной и совсем легкой. Течение здесь было слабым, потому Анка и Якумама гребли без устали.

Часов через пять мы пристали к берегу, и я увидел тропу, проложенную через джунгли, такую широкую, какой никогда раньше в этих местах не встречал. Оказалось, по ней индейцы волоком перетаскивали лодки до другой реки, которую они называли Змеиной, а европейцы — Мадре де Диос. Даже такую легкую пирогу, как наша, нелегко было дотащить, но мы справились и к вечеру добрались до берега.

Переночевали прямо в лодке, а утром мои спутники снова принялись грести. Плыли мы по Змеиной реке, если не ошибаюсь, дней пять, и вот, наконец, впереди показались Анды. Сердце мое забилось в предвкушении свободы.