Джонатан Кэрролл - Сон в пламени

Я тоже протянул руку, растопырив пальцы, и кот снова открыл глаза.

Старик замер спиной ко мне и не двигался.

– Твое имя Вдох, папа. Пошли, ужин готов. Он медленно двинулся вперед. А что ему оставалось?

В дверях гостиной он увидел двух женщин на кушетке. Обе сложили руки на коленях поверх расправленных шелковых платьев. Довольно невзрачные, они, со светящимися ожиданием лицами, выглядели в этот момент прелестно.

– Папа, хочу познакомить тебя с сестрами Вильд, Дортхен и Лизеттой.

Только тут он обернулся и взглянул на меня.

– Что это значит?

– Все вы мои гости, я пригласил вас на ужин.

– Что за чертовщина, Вальтер? Кто это такие?

– Ты не знаешь?

– Если бы знал, не спрашивал бы! Я повернулся к женщинам.

– Дамы, прошу извинить моего отца. Он, должно быть, устал.

Папа схватил меня за пиджак и притянул к себе.

– Что ты затеял, Вальтер? Что происходит? Его лицо не выражало страха, а лишь недоверие и злобу.

Сожалел ли я хоть немного о том, что собирался сделать? Жалел ли человека, который когда-то растил меня как сына и научил всему, что умел сам? Всему, что я узнал теперь снова?

Я рассмеялся ему в лицо.

– Сперва поедим или пусть дамы начинают? Ничего не ответив, он продолжал пожирать меня глазами, держа за грудки.

– Думаю, нужно начать со сказки, – проговорила Лизетта своим тихим интеллигентным голоском. – Хорошие сказки улучшают аппетит.

– Согласна, – отозвалась Дортхен.

– Хорошо. Тогда начинайте, пожалуйста. Женщины переглянулись, и Лизетта велела Дортхен начать.

Однажды, давным-давно, жил-был маленький человечек по имени Вдох. Это было странное имя, но поскольку он обладал очень большой магической силой, те, кто создал его, выбрали ему имя, которое ни один человек не мог угадать.

Папа отпустил мои лацканы.

Какое-то время человечек был доволен своей магией, но, становясь старше, он понял, что этого в жизни недостаточно. Что человеку действительно нужно – это любовь, особенно если тебе выпало быть Вдохом, и причем бессмертным.

Однажды, прогуливаясь, он увидел прекрасную юную девушку, сидевшую за прялкой у амбара. Она была очень бедна, но так прекрасна, что маленький человечек тут же влюбился.

– Как тебя зовут? – спросил он бесцеремонно, не желая дать ей понять, что уже влюбился в нее всей душой.

– Меня зовут Александра, но я в такой печали, что уже почти забыла свое имя.

– Почему?

– Потому что завтра придет король, а я солгала ему. Я сказала ему, что умею прясть из соломы золото. Увидев, что ничего я не умею, он убьет меня.

А ведь Вдох мог запросто сделать это с помощью своей магии. И ему пришла в голову мысль. Может быть, если для этой девушки он спрядет золото, она навсегда полюбит его?

Но он испытал уже столько неудач в любви, что теперь стал осторожнее.

– А что ты мне дашь, если я спряду за тебя?

– Мое ожерелье, – сказала девушка.

Ожерелье ничего для него не значило, но он не хотел, чтобы она поняла это. Ему нужна была ее любовь, однако любовь – такая рыбка, которую не сразу поймаешь, и к ней нужно подходить с осторожностью.

Взял человечек у нее ожерелье, подсел к прялке – турр-турр-турр – три раза обернется веретено – вот и намотано мотовило золотой пряжи. Вставил он другое – и – турр-турр-турр – три раза обернется веретено – вот и второе мотовило полно золотой пряжи. Итак он работал до самого утра и перепрял всю солому, и все мотовила были полны золотой пряжи.

Девушка в восторге смотрела на его работу, но за все эти долгие часы ни разу не спросила у человечка его имени и не поблагодарила его, когда работа была сделана. Это опечалило его, но те часы наедине с ней лишь усилили его любовь, так что она уже еле умещалась в его теле.

Пока сказка сказывалась, я наблюдал за выражением его лица. Оно смягчилось, на нем была видна, печаль за себя, печаль от правдивости истории. Дортхен говорила тихо, но в комнате, кроме ее голоса, не раздавалось ни звука.

Тогда король привел Мельникову дочку в другую комнату, а была она побольше первой и тоже полна соломы, и сказал:

– За ночь ты должна перепрясть все это в золото. Если сможешь, то станешь моей женой, – а про себя подумал: «Хоть она всего лишь и Мельникова дочь, я все равно не отыщу женщины богаче».

Папа оцепенел.

– Верно! Она была ему не нужна. Ему нужно было золото. Я говорил ей! Но ей тоже не нужна была любовь. Она хотела стать королевой.

Дортхен и Лизетта переглянулись, но я знаком велел Дортхен продолжать. Однако она посмотрела на свою сестру, и продолжила та.

Эта история всем известна. Маленький человечек спрял пряжу и в третий раз, взяв с Александры обещание отдать ему ребенка. Через год она родила. (Меня.) Тогда он пришел к ней и потребовал исполнить свое обещание.

Королева пришла в ужас и стала предлагать человечку богатства всего королевства, чтобы он только согласился оставить ей дитя. Но человечек знал, что она не любит своего сына, потому что ее сердце было пустым и холодным, как звезда. И Вдох ответил: «Нет, мне живое милей всех сокровищ на свете».

Он смотрел на меня с такой печалью и кивал: да, мол, все это правда.

Взбешенная его отказом королева начала кричать и бесноваться, так что проявилась ее истинная, подлая душа. И под конец сказала: «Убирайся, коротышка. У меня уже есть придворный карлик».

– Как она меня ненавидела! Просто не могла на меня смотреть!

Лизетту раздражали его постоянные комментарии, и она громко прокашлялась.

Александра говорила и другие ужасные вещи. Когда Вдох почувствовал, что с него довольно, и понял, как она его презирает, он сделал один ее палец золотым, чтобы напомнить о своем могуществе. Но сердце его все еще болело по ней, и потому он дал ей еще один шанс:

– Даю тебе три дня сроку. Если за это время ты узнаешь мое имя, то пускай дитя останется у тебя.

Сказка продолжалась. Подлинная сказка о Вдохе, а не та, которую Дортхен и Лизетта Вильд приукрасили, рассказывая братьям Гримм более полутора веков назад. Разница заключалась в том, что именно эту версию папа рассказывал мне давным-давно в лесу близ Вены. Каждая подробность, каждый нюанс были те же: золотая кроватка, лягушка на руке, превратившаяся в человеческое дитя для гордой королевы, – всё.

В тот же день, но раньше сестры, смущаясь, рассказали мне, как братья Гримм смеялись и смеялись над именем Румпельштильцхен. Им хотелось записать сказку девушек, но в первозданном виде она казалась слишком грустной и неправильной. Маленький колдун не должен был уйти с украденным человеческим ребенком. Это ведь так странно и безнравственно. Нет, их история должна закончиться тем, что добрая праведная королева угадывает имя маленького человечка, так как ее очень расстроит разлука с ребенком. Конечно, имя колдуна должно быть Румпельштильцхен, потому что это самое дурацкое, смешное имя, какое они только слышали. Вильгельм спросил: «Кто из вас его придумал? Это гениально», – и Дортхен застенчиво ответила: «Я».