Джонатан Кэрролл - Сон в пламени

В полдень я сошел со своего второго поезда. На все необходимое мне требовалось три часа. Единственной настоящей трудностью было – найти то место.

На обратном пути в Вену я не спал, а смотрел в окно на встающее над австрийскими пейзажами солнце. Пустив мысли на самотек, вот что я увидел. Или ощутил. Или понял где-то в глубине.

Лето в Ист-Гемптоне, на Лонг-Айленде. У родителей Виктории Маршалл здесь дом на берегу океана, и они пригласили меня на выходные. В тот вечер мы пошли на спектакль в театре Джона Дрю. Сам спектакль был скучный, самым интересным за эти два часа была рука Виктории у меня на бедре. Это было не похоже на нее. В колледже мы провели несколько месяцев, кувыркаясь в моей узкой кровати, стягивая друг с друга одежду, слишком пылкие и неуверенные. Она хотела сохранить девственность до замужества, но в то же время любила меня, и потому не знала, что делать. Она хотела спать со мной, но хотела и соблюсти данный себе обет. Я любил ее, но она начинала приводить меня в замешательство.

В этот вечер в театре ее рука, поглаживающая мне бедро в дюйме от ее пуританских родителей, говорила мне нечто новое. Неужели? Она говорит «да»?

Родители знают свою дочь и не беспокоятся, что может случиться нечто нежелательное, если их нет поблизости, чтобы присматривать за моими шалостями. После спектакля они выпили с нами и поднялись в свою спальню.

Мы с Викторией сидим на кушетке. У меня в руке бокал, но все во мне так горит, что лед растаял. Она ждет, пока дважды не раздается звук спускаемой воды в туалете и затем звуки, сопровождающие укладывание родителей в постель, а потом поворачивается ко мне, и в ее глазах дымка и обещание. Виктория ничего не говорит, но когда протягивает руку, чтобы дотронуться до меня, я чуть не отшатываюсь, потому что наконец пришел этот момент, и я не могу поверить. Она не только прикасается ко мне, но тянет за собой на пол.

– У тебя с собой это самое? – шепчет она. – Да.

– Хорошо. Виктория начинает раздеваться. Я тоже. Когда на ней ничего не остается, я в последнюю минуту вспоминаю, что положил это самое в бумажник. Дрожащими руками я надрываю пакетик, но оставляю это в обертке. Я боюсь, что пол будет скрипеть и выдаст нас, но это молчаливый соучастник.

Мы целуемся и ласкаем друг друга и распаляемся. Приближается момент, которого я ждал почти год. Я трогаю ее между ног, и она такая влажная, как мне еще не доводилось встречать. Невероятно. Отодвинувшись, я достаю презерватив. Он выскальзывает из упаковки и расправляется кружком у меня на ладони. Натянуть его – никаких проблем. Когда я оборачиваюсь к Виктории, она прекрасна, как никогда. Я нежно трогаю ее ноги. Они быстро раздвигаются, и она уже мотает головой.

Но я не могу проникнуть в нее. Я помогаю себе руками, и она тоже делает все возможное, но все без толку. У меня просто ничего не получается. Она уже широко раскрыла глаза, и они говорят что-то, чего я не слышу. Она боится? Испугалась, что она слишком маленькая и так будет всегда? Или в ее глазах отвращение? Как мог я быть таким неуклюжим и неумелым?

Мы пытаемся и пытаемся, и наконец мой пенис безнадежно сдается и говорит «спокойной ночи». Мы лежим на боку, по-прежнему лаская друг друга, но уже ясно, что ничего не вышло. Что дальше?

Я вижу все это, но в этом ничего нового. Я был там и слишком хорошо помню ту кошмарную по своей неловкости ночь. Отличие в том, что своими новыми глазами я вижу кое-что еще. Я вижу нечто вне дома, сидящее на щипцовой крыше Маршаллов.

Он был там все время и наблюдал за нами. Скорчившись, как чудище Фюсли, приложив руку ко рту, он хихикает и фыркает, стараясь не производить шума, чтобы никто внутри не узнал, как некто на крыше прислушивается к безнадежному молчанию двух девятнадцатилеток.

Я позвонил ему.

– Как ты узнал мой номер?

– Я хочу пригласить тебя на ужин.

– Когда? Где ты взял мой номер?

– Можешь прийти сегодня вечером?

Он подозрительно помолчал, но у него не было другого выхода. Я знал это, а он нет.

– Сегодня? Почему сегодня?

– Мне нужно с тобой поговорить.

Я его убедил. Мы приготовим его любимое блюдо, и именно так, как он любит. Я рассказал, что во сне вспомнил, как его готовить. Я даже назвал его один раз папой, и это, наверное, сработало. Он согласился. В семь часов.

Я позвонил Марис и сообщил ей, что приеду на день раньше. А потом отправился по магазинам.

Они порывались помочь, но я сказал, что они мои гости и потому не хочу слышать ничего подобного.

На рынке я купил Tafelspitz[42],Kren[43], яблочный соус, все необходимое для татарского соуса. Две бутылки красного австрийского вина. Меню старое, но должно всем очень понравиться. Если мы вообще будем есть. Во всяком случае, я не предполагал, что вечер будет долгим.

Телевизор привел их в восторг, они просто не могли оторваться. Смотрели хронику о голоде в Африке, фильм Бада Спенсера, хор из земли Форарльберг, певший знакомые им песни. Это их особенно порадовало.

Остаток дня я провел на кухне. Марис была такой хорошей стряпухой, что я давно уже сам не готовил больших обедов. Мне понравились часы, проведенные за этим.

В шесть я закончил и пошел принять душ. Предстоял великий вечер, и я хотел выглядеть соответственно.

В шесть тридцать они настояли на том, что накроют стол. Я позволил, потому что, наверное, им и так было неловко, что я все готовил один.

Примерно в семь раздался звонок. Я, как всегда, в сопровождении Орландо, пошел в прихожую. Теперь, зрячий, он ходил быстрее, но обаяние его личности осталось прежним.

Открыв дверь, я увидел лишь большой букет цветов в блестящей пластиковой обертке. Он выглянул из-за букета, склонив голову набок, и сказал:

– Я принес тебе цветы. Раньше ты любил розы. Я с улыбкой взял их.

– И по-прежнему люблю. Очень мило с твоей стороны, папа. Заходи.

Я пропустил его, протянув руку в стороны гостиной.

– Ужин почти готов.

Он сделал несколько шагов, но тут у его ног начал виться Орландо, так, что старик чуть не споткнулся.

– Прочь отсюда! Терпеть не могу кошек! – Он выбросил вперед руку, растопырив пальцы, и Орландо мгновенно упал на спину, мертвый.

Я тоже протянул руку, растопырив пальцы, и кот снова открыл глаза.

Старик замер спиной ко мне и не двигался.

– Твое имя Вдох, папа. Пошли, ужин готов. Он медленно двинулся вперед. А что ему оставалось?

В дверях гостиной он увидел двух женщин на кушетке. Обе сложили руки на коленях поверх расправленных шелковых платьев. Довольно невзрачные, они, со светящимися ожиданием лицами, выглядели в этот момент прелестно.

– Папа, хочу познакомить тебя с сестрами Вильд, Дортхен и Лизеттой.