Хуан Марторель - Сатанель. Источник зла

Диего Рамирес кивнул в знак согласия и направился к двери в дальнем конце комнаты. Переступив порог, он с новой силой ощутил столь полюбившийся ему запах.

Он вошел в коридор с камерами.

34

Париж, 2000 год

С утра у Николь не было ни секунды покоя. Она занималась не привычными для себя делами, а выступала в совершенно несвойственном ей качестве. Она рассказывала… и снова рассказывала, улыбалась и благодарила, но прежде всего, очень много говорила по телефону. Ей позвонили министр образования, два государственных секретаря, все высшие чины Лувра и представители нескольких периодических изданий, радиостанций и телеканалов, а еще друзья, знакомые и люди, с которыми она давно не общалась.

Видимо, Пьер де Лайне ожидал чего-то подобного, потому что утром у кабинета Николь поджидала Сюзанна.

— Поздравляю, Николь, — поцеловала она ее. — Могу себе представить, как ты волновалась. Надеюсь, ты мне все расскажешь, когда будет свободная минутка. А пока мне поручили исполнять роль твоей секретарши. Директор предупредил, что сегодня многие захотят с тобой пообщаться, и мне предстоит фильтровать все твои звонки. Я буду переключать на тебя обязательные звонки, а остальные просто регистрировать. У тебя на столе лежит несколько факсов. Ах да, директор тоже хотел с тобой поговорить, как только ты освободишься. — Сюзанна улыбнулась и подмигнула подруге. — Такова цена славы…

Николь улыбнулась в ответ.

— Спасибо, Сюзанна. Думаю, мне не надо говорить, что если позвонит Жан, это будет… как там ты это называла?.. обязательный звонок.

Но Николь удалось побеседовать с архитектором только ближе к вечеру. За целый день ей даже с мыслями собраться было некогда. Даже обеденный перерыв, которого она ожидала в надежде хоть немного отдохнуть, девушка провела за дальним столиком кафетерия в компании де Лайне и представителя музея по связям с общественностью.

Утром она зашла в кабинет директора, и он предупредил, что на следующий день ей предстоит пресс-конференция, начало которой назначено на одиннадцать часов.

— Это даст вам возможность немного подготовиться, что ли… Там будут директор Лувра и президент совета попечителей. Это, так сказать, политический ход. У музеев тоже бывает своя политика, знаете ли. Ну и, разумеется, я там тоже буду.

Позже, за спешно поглощаемым обедом, де Лайне вернулся к этой теме. Что касается третьего участника разговора, то он ничего не говорил, а лишь беспрестанно что-то записывал.

— Я полагаю, директор музея захочет воспользоваться этой пресс-конференцией, чтобы рассказать о выставке испанской живописи и скульптуры XVI века, открывшейся в Лувре несколько дней назад. Пусть вас не удивляет, что это несколько не в тему, мадемуазель Паскаль. Эта выставка обошлась музею совсем недешево, и руководство не упустит возможности сделать ей бесплатную рекламу. Кстати, — он с любопытством посмотрел на Николь, — это очень интересная экспозиция. Вы ее еще не видели?

— Н-нет. У меня и возможности такой пока не было.

Ей показалось, что взгляд Пьера де Лайне проник ей в самую душу.

— В таком случае постарайтесь изыскать такую возможность, — на его губах заиграла легкая улыбка, и он отвел глаза в сторону. — Поверьте, выставка исключительно интересная.

Вторая половина дня прошла в телефонных разговорах и подготовке документов к назначенной на завтра пресс-конференции. Николь на трех страницах изложила рассказ о находке статуэтки Меретсегер, постаравшись как можно чаще упоминать имена Гарнье и своего шефа. «Раз уж мы занимаемся политикой, — подумала она, — получайте». Затем вручила результат своих усилий Сюзанне, чтобы та передала его директору, приложив диск с цифровыми фотографиями керамической таблички.

В момент относительного затишья Николь решила нанести визит обломку керамики, ставшему причиной такого переполоха. «Хотя, — размышляла она, — начало этой истории положил человек, оставивший надпись на табличке, а потом тот, кто его нашел, а также месье Гарнье, который…»

Николь замерла от изумления, внезапно осознав, что лишь благодаря уникальному стечению обстоятельств крошечная статуэтка Меретсегер спустя три с лишним тысячи лет покинула свое убежище и вновь предстала взорам людей.

Эта мысль заставила ее другими глазами взглянуть на знаменательную табличку, хранящуюся в подвальном помещении вместе с другими экспонатами коллекции Гарнье. Она находилась на том же месте, где девушка оставила ее на прошлой неделе накануне путешествия в Долину царей. Белая и безмолвная, она лежала на столе в окружении своих современниц.

Николь взяла табличку в руки и ощутила под пальцами ее гладкую холодную поверхность. Ей хотелось поговорить с табличкой, задать ей свои вопросы и услышать ответы. У нее было много вопросов.

Николь попыталась дать волю воображению, но вскоре поняла всю бесплодность этого занятия. Ей стало ясно, что нет логического объяснения тому, что выходит за рамки познания. Да и был ли в этом здравый смысл? Она нахмурилась. Зачем кому-то понадобилось прятать статуэтку в полом камне и замуровывать его в колонну погребальной камеры? И к этой колонне и этому камню вел запутанный след, который только чудом не затерялся во времени. Изображение Меретсегер, вне всякого сомнения, имело художественную ценность. Это была мастерская работа и она прекрасно сохранилась. Но это делало ее уникальной лишь с точки зрения современности как статуэтку возрастом более трех тысяч лет. В эпоху Сети I она вряд ли считалась предметом искусства. Подобные фигурки были общедоступны, а значит, в ней не было ничего особенного.

Внезапно у Николь возникла уверенность, что за этим кроется что-то еще, что фигурка богини-змеи — лишь фасад, или, быть может, страж, который охранял нечто, представлявшее собой куда большую ценность.

Она сильнее сжала в пальцах табличку и от досады покачала головой.

И вдруг перед ней возникло отчетливое видение, заслонившее все остальное. Это видение было очень знакомым — оно много раз вторгалось в ее сны. Но сегодня Николь с удивлением отметила, что напрочь о нем забыла, хотя в последний раз видела его совсем недавно.

Она вновь парила в воздухе в зале с колоннами. Первая колонна справа светилась каким-то особенным сиянием, и ее безудержно к ней влекло. Оглядевшись, Николь убедилась, что ей здесь все знакомо. Именно этот зал и эту колонну она видела во сне. Что-то вытеснило этот сон из памяти, но теперь она его вспомнила.

Впрочем, было нечто, отличавшее это видение от преследовавших ее снов. Во сне ей не удавалось рассмотреть рисунки, покрывавшие колонны и стены. Они расплывались, как только она пыталась к ним присмотреться. Но сейчас, куда бы она ни посмотрела, она отчетливо видела и узнавала все фрески.