Наталья Лебедева - Крысиная башня

Темная фигура Соколова, которую Мельник теперь отчетливо различал на фоне черного бархата, обросла гигантскими мясистыми щупальцами. Одно из них метнулось к Мельнику так быстро, что он не успел увернуться, и мертвой хваткой впилось в нить, которая тянулась к сердцу Саши. Остальные щупальца медленно, но неотвратимо тянулись следом.

Крыса пискнула и рванулась вперед. Она впилась в щупальце зубами, стала рвать его, и темные лоскуты усеяли землю, словно вороньи трупы. Щупалец было много, и крысе приходилось туго. Она справилась с тремя, осталось еще два, а Мельник ничем не мог ей помочь: сеть, которая удерживала Сашу, вырывалась у него из рук. Но он злился, он бешено злился при мысли о том, что так много зависит от крысы. Ярость его росла, и он почти уже ощутил, что может управлять ею, когда Соколов вдруг резко дернул струну, ведущую от Мельника к Саше, последним щупальцем, отпустил ее и — исчез.

Из подъезда жутко несло гарью, и Татьяне стало очень страшно. Она велела Славику не подходить к двери, из-под которой просачивались сизые завитки дыма, но он все равно пошел за ней следом.

Немного поколебавшись, Татьяна отперла и распахнула дверь. Вонь и дым ворвались в тесную прихожую, Татьяна закашлялась. Славик метнулся в ванную, пустил холодную воду в ведро, выволок его наружу и вылил на чадящий коврик. Защелкали в подъезде замки, на лестницу стали выходить заспанные соседи.

Дым на пороге рассеялся, стало видно, что на коврик навалена куча всякой дряни — обрывки старого бушлата, пакеты, мусорные мешки с картофельными очистками. Соседи сокрушенно качали головами, морщили носы. Думали, сама виновата, поняла Татьяна: связалась с уголовником, а у самой сын растет. И тут же обругала себя: они правы, правы, тысячу раз правы.

Часы показывали пять утра, но Татьяна со Славиком не легли больше спать. Быстро и деловито, в четыре руки, они сгребли в мусорные пакеты обугленную дрянь, вычистили и вымыли место перед дверью, оттерли от гари порог и косяки. Потом собрали сумки, оделись, вызвали такси, заперли квартиру, выбросили по пути мусорные пакеты и уехали из дома.

Они прибыли к бабушке около восьми, и Татьяна долго шепталась с ней на кухне, пока Славик пил чай с бутербродами перед телевизором. Свекровь разрешила остаться. Татьяне было перед ней стыдно, но она терпела, потому что так было лучше для ребенка.

— Он не знает, где вы живете, — сказала Татьяна. — Славик пусть в школу не ходит какое-то время — ничего, потом наверстает, он умный мальчик.

— А как же ты? — с тревогой спросила свекровь. — Как же на работу?

— На работу я ходить буду, иначе не прожить. Я не знаю, что делать, я очень, очень виновата.

— Не вини себя, — сказала свекровь, — все прошло. Хорошо, что одумалась. Мы справимся.

Татьяна посмотрела в ее уставшие, поблекшие глаза и заплакала от облегчения.

Пиликнул мобильный телефон. Она машинально откинула крышку и взглянула на экран. Там было написано: «СДОХНИ, СУКА!» Рука дрогнула, телефон упал на пол и ударился о плитку. Крышка отскочила, вылетел аккумулятор. Татьяна бросилась подбирать, но свекровь остановила ее.

— К лучшему, — сказала она. — Купишь новый. И новый номер.

Ехать на работу было очень страшно. Троллейбус подошел к конечной остановке, когда утренняя темнота еще до конца не рассеялась и свет фонарей смешивался с серой предрассветной полумглой. За синими панелями предприятия вдаль уходили поля, на холме у горизонта черной нечесаной гривой топорщился лес. Город заканчивался этим зданием, и Татьяна пошла к нему, стараясь держаться поближе к другим рабочим, тянувшимся вдоль по-осеннему грязной и скользкой обочины.

Олег стоял на повороте у входа на завод. Замирая от страха, Татьяна прошла мимо него, но он даже не повернул головы, будто не заметил.

День для нее прошел как в тумане, а вечером она увидела, что Олег снова стоит у ворот. Когда она прошла мимо, он пошел за ней и сел в тот же троллейбус. Татьяна оказалась на заднем сиденье, а он — впереди, лицом к ней. Троллейбус двигался по городу, и пассажиры то редели, то занимали салон целиком, так что иногда Татьяна видела Олега, а иногда теряла его из вида.

Ближе к центру людей стало особенно много, и те, кто стоял, начали склоняться над теми, кому повезло сидеть. Тогда Татьяна совсем перестала видеть его. Она протиснулась к выходу на своей остановке, молясь, чтобы он не увидел, где она выходит. Ей могло повезти, ведь люди заполнили салон от стены до стены и даже от пола до крыши — так казалось из-за вытянутых вверх рук в тяжелых рукавах, которые держались за поручни и были натыканы густо, как ветки кустов.

Выйдя из троллейбуса, Татьяна быстро обернулась и не увидела своего врага, однако спокойнее ей не стало. Она зашла в один магазин, потом в другой, походила кругами, чтобы убедиться, что за ней никто не следит, и с тяжелым сердцем пошла домой.

Блуждая по кварталу, Татьяна замерзла, и оттого домашнее тепло и вкусные запахи ужина показались ей особенно приятными. Она провела весь вечер с сыном, помогла с уроками, спросила, как прошел день, предложила поиграть в настольную игру и долго не могла сообразить, как играть, так что быстро надоела Славику, и он попросил у нее покоя и одиночества.

В дверь позвонили, когда Татьяна мыла посуду. Все трое оказались в коридоре одновременно, будто их вытолкнули туда мощными пружинами. «Кто это?» — одними губами спросила Татьяна. Свекровь пожала плечами и покачала головой. Татьяна подошла к двери и громко спросила:

— Кто там?!

Никто не ответил.

Заглянуть в глазок было страшно, и она не посмотрела. Звонок прозвенел еще раз, и снова на громкий отчетливый вопрос Татьяна не получила ответа. Они разошлись по комнатам, но домашний уют был разрушен, в доме поселилась тревога.

Когда позвонили еще несколько раз, они отсоединили от звонка провода. Тогда в дверь стали стучать. Они перестали выходить в прихожую, забаррикадировались, постелили себе в одной комнате, обложились телефонами.

После полуночи на дом опустился звенящий колокол тишины. Каждый звук стал особенно отчетлив. Женщины лежали без сна и слушали, как кто-то невидимый ходит по лестнице, как скрипит пружинами и хлопает дверь в подъезд и как чужая рука стучит в их квартиру. Славик спал. Лицо его было спокойным и безмятежным.

К утру в квартиру снова проник удушающий запах гари. Татьяна бросилась к двери, стала отодвигать комоды и тумбочки. Свекровь подошла, взяла ее за руки и тихо шепнула:

— Стой. Не надо.

— Почему? — спросила Татьяна.

— Вызовем пожарных. Пусть сами тушат. И его к нам не подпустят, если он в подъезде болтается. И справку дадут для полиции. Поняла?