Гильермо дель Торо - Штамм. Закат
Эф полез за пояс штанов, чтобы достать серебряный нож. В руке он казался совсем маленьким по сравнению с тем, как выглядел в пентхаусе Палмера. Эф зажал тупой край ножа под углом между скамьей и стеной, а затем резко и сильно рванул рукоятку. Часть лезвия отломилась, и в результате получился короткий, но острый клинок, напоминающий тюремную заточку.
Вампирша взлетела на перегородку между закутками и скрючилась там, балансируя на всех четырех конечностях. В сумраке плохо освещенного зала вампирша казалась совсем маленькой. Тварь диковато поводила головой, словно бы выискивая что-то. Вглядывалась, не видя. Принюхивалась, не чуя.
Лицо ее повернулось к Эфу, и он понял: цель захвачена.
Проворно и грациозно, совсем по-кошачьи монстр спрыгнул с перегородки на пол. Эф поразился, насколько черными были глаза этого вампирского отродья – такой цвет бывает в основании колбы перегоревшей лампочки. Лицо «щупальца» было слегка отвернуто в сторону, его незрячие глаза смотрели мимо – и тем не менее тварь каким-то образом видела доктора Гудвезера, в этом он был уверен.
Физические данные твари пугали Эфа до смерти. Он словно бы находился в одной клетке с ягуаром, причем сам был к этой клетке прикован. Гудвезер стоял боком к вампиру в тщетной надежде защитить горло, выставив серебряное лезвие в сторону «щупальца», и тварь чувствовала присутствие смертоносного оружия. Эф стал перемещаться вдоль стены, насколько позволяла металлическая штанга. Вампирша внимательно следила за его движением – сначала влево до конца поручня, затем вправо до исходной позиции; ее голова по-змеиному поворачивалась на разбухшей шее.
И вдруг тварь сделала выпад – из ее горла метнулось жало. Оно было короче, чем у взрослого вампира, и Эф среагировал вовремя, полоснув по нему лезвием. Было непонятно, порезал он жало или нет, но, во всяком случае, серебро коснулось вампирской плоти, и атаку Эф отбил. «Щупальце» отскочило назад, как уличная собака от ощутимого пинка.
– Пошла! – приказал Эф, словно дикому животному.
Но «щупальце» никуда не ушло – лишь смотрело на него своими незрячими глазами. Когда из угла зала, огибая перегородки, вышли еще два вампира – уже не дети, совершенно типичные взрослые твари, в рубашках, запятнанных кровью, – Эф понял, что «щупальце» вызвало подкрепление.
Гудвезер принялся размахивать маленьким серебряным ножом, точно безумец. Он пытался запугать вампиров, пытался сделать все возможное, чтобы они боялись его больше, чем боялся он сам.
Это не сработало.
Твари разделились и набросились на него с двух сторон. Эф полоснул по руке сначала одного вампира, потом второго. Серебро нанесло им некоторый урон – во всяком случае, достаточный, чтобы ткани конечностей разошлись и из разрезов закапала белая жижа.
Один из вампиров поймал его руку с ножом, а второй обхватил пальцами противоположное плечо да еще, вцепившись в волосы Эфа, запрокинул его голову.
Они не прикончили его на месте. Они ждали «щупальце». Эф сопротивлялся, сколько мог, но силы были неравны, к тому же он все еще был прикован к поручню. От жара этих кошмарных созданий и исходившей от них трупной вони к горлу подступала тошнота. Эф попытался метнуть нож, пусть легким движением, но всадить-таки лезвие в одного из вампиров, однако нож просто выскользнул из его ладони.
«Щупальце» медленно подошло к нему – ни дать ни взять хищник, предвкушающий сладостное убийство.
Эф задергался, пытаясь опустить подбородок, но рука, рвавшая его волосы, еще сильнее откинула голову, обнажив горло Эфа так, чтобы маленькой твари было удобнее нанести удар.
В этот последний миг своей жизни Эф дико заорал, вложив в неистовый крик всю ненависть к этим тварям, и вдруг… затылок «щупальца» взорвался, превратившись в облачко белого пара. Тельце вампира, судорожно извиваясь, рухнуло на пол. Эф почувствовал, что вампиры, стоявшие по бокам, ослабили хватку.
Эф мощным толчком отпихнул одного в сторону, а второго пинком сбросил со скамьи, на которую тот успел забраться.
Из-за угла вышли люди – двое латиноамериканцев, увешанных таким количеством оружия, словно они задались целью надрать задницу всему балу вампиров. Один вамп попытался перемахнуть через перегородку, лишь бы убраться подальше от ультрафиолетовой лампы, но его тут же насадили на серебряный вертел. Второй принял боевую стойку – он явно собирался биться, – однако пинок в колено поверг его на пол, после чего дело завершил серебряный штырь, всаженный в череп твари.
Тут на арене появился третий участник – массивный неуклюжий мексиканец, вероятно, лет шестидесяти с гаком. Пусть этот исполин и выглядел староватым, однако с вампирами он расправлялся невероятно ловко – просто укладывал их, как дрова, налево и направо.
Эф с ногами взгромоздился на скамью, подальше от белой крови – по полу ползали кровяные черви, жаждущие найти нового хозяина.
Вперед выступил предводитель группы, юный мексиканец с живыми блестящими глазами, в кожаных перчатках; грудь мексиканца перекрещивали патронташные ленты с серебряными штырями. Носки его черных сапог были обиты серебряными пластинами, и это серебро густо измазалось белой кровью.
– Вы доктор Гудвезер? – спросил он.
Эф кивнул.
– Меня зовут Августин Элисальде, – представился парнишка. – Ломбардщик прислал нас за вами.
* * *В фойе нью-йоркского отделения аукционного дома «Сотбис», что на пересечении Семьдесят второй улицы и Йорк-авеню, Сетракян и Фет вошли вместе, и старик тут же попросил провести их в комнату регистрации. Там он предъявил чек, выписанный на один из швейцарских банков, и, после того как с этим банком связались по стационарному телефону, чек мгновенно подтвердили.
– Добро пожаловать в «Сотбис», господин Сетракян.
Профессору выдали табличку с номером 23. Служащий провел его к лифту и сопроводил до десятого этажа. У входа на этаж Сетракяна остановили и попросили сдать пальто и трость с набалдашником в виде волчьей головы. Профессор неохотно подчинился. Взамен ему выдали пластиковую карточку, и Сетракян засунул ее в часовой карманчик жилета. Фета пропустили только на галерку: занимать сидячие места в зале разрешалось лишь тем, кто получил таблички с номерами. Фет остался на задах, подумав, что так будет лучше: стоя там, он видел весь зал.
Аукцион проводили в условиях строжайших мер безопасности. Сетракян занял место в четвертом ряду. Не слишком близко, но в то же время и не слишком далеко. Он уселся рядом с проходом, положив на колено нумерованную табличку. Сцена перед ним была ярко освещена. Распорядитель в белых перчатках наполнил водой стакан для аукциониста, после чего скрылся за незаметной для сидящих в зале дверью служебного выхода.
Место для демонстрации лотов было выделено в левой части сцены. Медный пюпитр ждал, когда на него выложат первые предметы, значащиеся в каталоге. На большом видеоэкране высвечивалось пока только одно слово: «Сотбис».
Первые десять-пятнадцать рядов были почти заполнены, но в задней части зала оставались и пустые кресла. Тем не менее многие присутствующие просто занимали места; их наняли для массовости, в их глазах отсутствовало выражение стальной, расчетливой внимательности, отличающее истинных покупателей. По сторонам зала – в проходах между крайними креслами рядов и подвижными стенами, расставленными пошире для максимальной вместимости, – толпилось много людей; не меньше народу скопилось и в задней части, на галерке. На большинстве зрителей были маски и перчатки.
Аукцион – это прежде всего рынок, но в не меньшей степени это еще и театр. Во всей церемонии отчетливо чувствовалась атмосфера декадентства, fin-de-siècle, конца позапрошлого века: финальная вспышка крикливого мотовства, последний выдох – последнее издыхание – капитализма перед лицом неминуемой экономической погибели. Большинство присутствующих собрались исключительно ради самого представления. Это были скорее выряженные плакальщики на заупокойной службе.
При появлении аукциониста возбуждение публики стало нарастать. Ведущий произнес несколько вступительных слов, напомнил о правилах, обязательных для покупателей, – зал всколыхнулся в предвкушении, – и наконец удар молоточка возвестил о начале аукциона.
Несколько первых лотов представляли собой небольшие барочные живописные полотна – это была всего лишь закуска для возбуждения аппетита перед основным блюдом.
Почему же Сетракян был напряжен? Почему ему было так не по себе? Откуда этот внезапный приступ паранойи? Бездонные карманы Патриархов сегодня были и его бездонными карманами. Совершенно очевидно, что книга, за которой он так долго гонялся, скоро будет в его руках.
Сидя на своем месте, среди людей, Сетракян чувствовал себя странным образом оголенным. Ощущение было такое… будто за ним наблюдает пара глаз, причем наблюдает не отвлеченно, а понимающе. Эти глаза видели его насквозь, и взгляд их был хорошо знаком Сетракяну.
