Иван Панкеев - Копья летящего тень

— Фома неверующий. Вот там пруды. Вода. Кто уверен, тот, как тебе известно, пройдет по воде, аки по суху, и не утонет. Не хочешь ли попробовать? Вот я — пройду.

— Пойдем, посмотрим, — ответил Воронцов, потому что ему хотелось выбраться из этих развалин.

Подойдя к берегу, они остановились. Воронцов-второй насмешливо посмотрел на Воронцова, хмыкнул, ловко спрыгнул поближе к воде. Потрогав башмаком воду, словно проверяя, холодная ли, он вдруг сделал шаг, второй… Пруд держал его на своей поверхности, словно это было воздушное тело.

«Не верь, — твердил про себя Воронцов, — это провокация, он специально делает это, чтобы заманить…»

Взгляд его безотрывно следил за удаляющейся собственной фигурой, которая гипнотизировала, притягивала, звала за собой. Наконец он не выдержал, неуклюже спустился к воде.

Воронцов-второй обернулся, призывно помахал рукой. Видя, что Воронцов не решается следовать за ним, вернулся и, стоя у самой кромки, иронично спросил:

— Что, слабо? Значит, в меня ты веришь, а вот в себя, дорогого, не очень. Но я могу тебе помочь, тем более, что ты уверен в нашей неделимости. Ты ведь так описал эту нашу встречу и наш разговор в своем дневнике? И не побоялся, что тот, кто будет потом читать, подумает, что ты сошел с ума? Однако ж, кое-что ты все-таки не дописал…

Воронцов-второй быстро приблизился к Воронцову, обнял его, сливаясь в единое целое — так, что вместо только что существовавших двух фигур осталась одна.

Взгляд Воронцова заметался, пытаясь на чем-то сосредоточиться — в глазах словно двоилось, туманилось, плавилось. Его тело странно изгибалось, будто внутри шла борьба — оно то отшатывалось назад, то нагибалось вперед, то топталось на месте. Наконец Воронцов, отойдя несколько шагов назад, разбежался и прыгнул в пруд. В поднявшемся фонтане брызг было видно, как вода поглотила ноги, потом увлекла Воронцова по грудь. Не удержавшись, он упал на спину и ушел под воду с головой.

В этот самый миг над взбаламученной водой появилась фигура Воронцова-второго — в сухой одежде, словно он и не был под водой.

Тело Воронцова жило отдельно от умирающего сознания. Оно инстинктивно продолжало бороться — дергалось, барахталось, пытаясь выбраться к воздуху, на поверхность.

Но то ли вода превратилась в прозрачную плотную непробиваемую пленку, то ли кто-то невидимый удерживал воронцовское тело, одновременно увлекая его к той дыре в дне, через которую вода уходила из этого пруда в нижний.

Висящая над прудом фигура медленно двигалась над плывущим внизу телом, пока оно не исчезло в черном жерле бетонной трубы.

…Так эту сцену описывали потом две старушки, выгуливавшие в это время своих пуделей.

Естественно, никто им не поверил, потому что на следующий день Воронцов появился в университете, потом его видели на улице, потом он звонил матери.

Исчез он странным, как я уже говорил, образом, в присутствии нескольких свидетелей. Шла съемка очередной передачи. В тот день как никогда долго выставляли свет, потому что тени на лице то появлялись, то исчезали. Потом что-то не ладилось со звуком — сменили три микрофона, пока не убедились, что посторонние шумы исчезли.

Наконец, получив «отмашку», Воронцов поприветствовал зрителей и начал рассказывать о предполагаемой детской энциклопедии. Вдруг речь его стала невнятной, сбивчивой. Пока готовили аппаратуру ко второму дублю, «поплыло» изображение. Гримерша, войдя в студию, через секунду выскочила оттуда с душераздирающим криком.

Через стекло, отделяющее студию от аппаратной, было видно, как голова Воронцова расплывается, будто была соткана из дыма. Его руки продолжали передвигать бумаги на столе, грудь дышала, но от головы остался только подбородок. Потом растворился и он, увлекая за собою в безмерность и шею.

В аппаратной повисла напряженная тишина. Все приросли к креслам, боясь пошевелиться. Из динамика доносился легкий шум, совмещенный с высоким удаляющимся свистом — будто снаряд быстро улетает вдаль.

…Об этом случае потом говорили бурно, но недолго. Не то чтобы забыли, но старались не вспоминать, потому что заметили — как только разговор касается того дня, почему-то сразу становится дискомфортно и жутко, словно растворившийся Воронцов вот-вот снова возникнет из воздуха.

…Такая вот история приключилась с моим приятелем Юрием Никитичем Воронцовым. Насколько мог, насколько мне позволено разумом, я где описал, где домыслил ее.

Конечно, она имеет свое развитие и свое продолжение. Но чтобы понять, для этого надо полностью изучить оставшийся архив, а это дело не одного месяца, ведь люди творческих профессий обрастают неимоверным количеством всяких бумажек, каждая из которых им кажется важной. Но если мне удастся обнаружить что-либо новое, я тут же сообщу вам об этом. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится.

1997

ВИЗИТ С ТОГО СВЕТА

Со мною часто случаются самые что ни на есть мистические истории. Наверное, им нравится происходить именно со мною, потому что потом они получают вторую жизнь в рассказах. Удивительно другое: нередко в случившееся не верят даже те, кто принимал в них самое что ни на есть непосредственное участие. Так было и на сей раз.

Являя собою ярко выраженный и очень распространенный сейчас в мире тип работомана (или, как еще говорят, трудоголика), я не имею обыкновения без дела засиживаться в редакциях и «отдыхать». Что делать — у каждого свои недостатки, у меня такой вот, патологический. Но что-то заставило меня именно в тот день расслабиться и заболтаться с коллегами за чашкой кофе. Тут-то и открылась дверь, и вошел невзрачный, заезженного вида человек.

Надо сказать, что нас было четверо, и из всех — лишь я один не сотрудник редакции, а человек «забегающий», попросту — автор, хотя и частый. Поэтому не только застать меня именно в этом кабинете трудно, но и попросту вычислить, когда я в нем могу появиться — невозможно, ибо я и сам того не знаю.

И все же, войдя в комнату, человек, не представившись и никого ни о чем не спрашивая, подошел именно ко мне и, вперив в меня немигающий взор, назвал мое имя.

— Да, это я и есть, — только и оставалось мне подтвердить очевидное.

— Конечно, — устало согласился он, будто и не сомневался, — я не задержу вас, только соблаговолите принять вот этот пакет.

С этими словами он вынул из древнего, обшарпанного, имевшего когда-то то ли желтый, то ли коричневый цвет портфеля, обычный конверт без марки и протянул мне. После чего повернулся и направился к двери, которая так и оставалась открытой.