Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

Левая рука Чарли была напугана. Ей требовались поддержка, одобрение; короче говоря, ей требовалась правая рука. Ведь именно правая была мессией новой эры, предсказавшей жизнь вне тела. Теперь нужно ознакомить с ее учением армию освобожденных, иначе они превратятся в банду разбойников. Если это случится, разгром неизбежен: таков опыт всех восстаний.

Поэтому левая повела их назад к дому, разыскивая Чарли там, где она его оставила. Конечно, глупо было надеяться, что он все еще дома, но это был акт отчаяния.

Но обстоятельства благоприятствовали мятежникам Чарли в доме не было, зато появился доктор Джудвин. А руки доктора знали, где находится Чарли и как туда добраться.

Босуэлл не осознавал, куда он бежит и зачем. Он полностью потерял ориентацию. Но какая-то часть его, кажется, знала дорогу, потому что ближе к мосту он пошел быстрее, а потом побежал, не обращая внимания на пожар в легких и гул в голове. Все еще надеясь на спасение, он понял, что приближается к железнодорожной станции. Он бежал туда, куда несли его ноги — параллельно рельсам, и осознавал, что это начало конца.

Внезапно из-за поворота показался поезд. Он не гудел, не подавал сигналов. Может, машинист и заметил человека, но что он мог сделать? Кто виноват в том, что ноги неожиданно вынесли Босуэлла на полотно? Последняя мысль его была: поезд следовал из пункта А в пункт Б и по пути отрезал, ему ноги выше колен. Потом Босуэлл упал под колеса, поезд налетел на него с оглушительным свистом (так похожим на крик), и все погрузилось в темноту.

Черного парня доставили в больницу сразу после шести. День начался рано, и пациентов оторвали от их невеселых снов. Разнесли чашки жидкого чая, измерили температуру, раздали лекарства Ужасный случай с парнем не повлиял на течение жизни в больнице.

Чарли опять снился сон — на этот раз не истоки Нила, не императорский Рим, не финикийский невольничий корабль. Этот сон был черно-белым. Чарли снилось, что он лежит в гробу. Рядом стояли Эллен (мозг еще не примирился с фактом ее смерти), его отец и мать. Кто-то подошел (уж не Джудвин ли? — голос казался знакомым) и велел закрывать крышку, а Чарли попытался сказать, что это ошибка, что он жив. Они не слышали его. В панике он кричал снова и снова, но никто не реагировал, и ему оставалось лишь лежать и смотреть, как его хоронят заживо.

Потом он слушал заупокойную службу над головой, слышал скрип венков, а могильная тьма сгущалась. Он погружался в землю, все еще пытаясь протестовать. Но воздух внизу был спертым и он начал задыхаться. В рот вместо воздуха что-то набилось — может быть, цветы? — и он не мог повернуть голову и выплюнуть их. Теперь он слышал стук земли о крышку гроба и — Господи Боже! — ощущал, как вокруг него роятся черви, предвкушая добычу Сердце его тяжело билось, а лицо побагровело от удушья.

Потом вдруг кто-то оказался рядом с ним в гробу. Кто-то разрывал его путы.

— Мистер Джордж! — обратился к нему ангел милосердия.

Это была сиделка из больницы. Она и была с ним в гробу. Она, образец спокойствия и терпения, сейчас пребывала в панике.

— Мистер Джордж, вы душите себя!

Другие руки пришли ей на помощь и победили. Трое сиделок общими усилиями оторвали его руку от горла. Чарли начал жадно глотать воздух.

— С вами все в порядке, мистер Джордж?

Он открыл рот, но голоса не было. Он вдруг ощутил, что его рука все еще сопротивляется.

— Где Джудвин? — прохрипел он.— Позовите его.

— Доктора пока нет, но он навестит вас позже.

— Я хочу его видеть сейчас.

— Не волнуйтесь, мистер Джордж, — успокоила его сиделка, — сейчас мы дадим вам лекарство, и вы уснете.

— Нет!

— Да, мистер Джордж. Не волнуйтесь. Вы в надежных руках.

— Я не хочу больше спать. Они берут верх, когда я засыпаю, разве вы не видите?

— Здесь вы в безопасности.

Но он знал, что опасность везде. Во всяком случае, пока у него оставалась эта рука. Она вышла из-под контроля, если вообще когда-нибудь была у него под контролем: возможно, она для вида подчинялась ему все эти годы, усыпляя бдительность. Вот что он хотел сказать, но кто ему поверит? Вместо этого он сказал:

— Не буду спать.

Но сиделка спешила. В больницу прибывали новые пациенты (ей уже рассказали об ужасных событиях в YMCA), и ими тоже нужно было заниматься.

— Это всего лишь успокоительное. — Она держала наготове шприц.

— Послушайте, — начал он, пытаясь взывать к ее разуму.

Но сиделка не собиралась спорить.

— Ну-ну, не будьте ребенком, — сказала она, когда на глазах у него выступили слезы.

— Вы не понимаете…

— Вы расскажете все доктору Джудвину, когда он придет.

— Нет! — Он рванулся.

Сестра не ожидала такой ярости. Пациент вырвался из постели с иглой, торчащей из руки.

— Мистер Джордж, — строго проговорила она. — Будьте любезны вернуться в постель.

— Не подходите ко мне, — предупредил Чарли.

Сиделка попыталась устыдить его:

— Мои пациенты ведут себя прилично, а вы что делаете?

Чарли покачал головой, и игла, выскочив из вены, упала на пол.

— Я не буду повторять.

— И не надо, — ответил Чарли.

Он осмотрелся, увидел проход между койками и выбежал прежде, чем сестра успела позвать подмогу.

Он скоро понял, что здесь легко укрыться. Больницу построили в конце прошлого века, потом к ней добавили крыло в тысяча девятьсот десятом, еще крыло — после Первой мировой войны, потом еще одно, памяти Чейни, в семьдесят третьем. Настоящий лабиринт. Чарли будут долго искать.

Однако чувствовал он себя неважно. Обрубок левой руки болел и, кажется, кровоточил под бинтами. К тому же сестра успела ввести часть успокоительного. Чарли был крайне вял, и это, несомненно, отражалось у него на лице. Но он не мог вернуться в постель и заснуть, пока не сядет где-нибудь и спокойно все не обдумает.

Он укрылся в конце одного из коридоров — в кладовой, среди поломанной мебели и кип отчетов. Он находился в мемориальном крыле Чейни, хотя и не знал, этого. Семиэтажная махина была выстроена на деньги миллионера Фрэнка Чейни его собственной строительной фирмой. Они использовали второсортные строительные материалы и дырявые трубы (почему Чейни и стал миллионером), и крыло уже разваливалось. Забившись в какую-то щель, Чарли сел на пол и уставился на свою правую руку.

— Ну?

Рука молчала.

— Не прикидывайся. Я тебя раскусил.

Она по-прежнему покоилась у него на коленях, невинная, как дитя.

— Ты пыталась убить меня, — предъявил он обвинение.

Рука чуть открылась, как бы отвечая.