Сергей Лукьяненко - Обыденный Дозор. Лучшая фантастика 2015 (сборник)

– Скорее, война. Мины были очень хитрые, с мозгами не хуже, чем у кальмаров, а те твари башковитые. Квазиживые мины с органическими процессорами от «Де Немур» и самообучающимися программами наведения, очень трудно обнаружимые. Пришлось идти на катере в роли живца, чтобы вызвать интерес у их стайки, я ж гидроакустиком был. В итоге получил фугасный привет от тех, кто не любит Пушкина с Достоевским.

– Не обобщай. От меня тебе будет другой привет.

На первый, да и на второй взгляд Шайна была нисколько не зажигалочкой – никаких крутых зазывных выпуклостей в районе бюста и кормы. Но сейчас она раскрылась как цветок, заодно распахнулся ее голубой пилотский комбинезон. Шелковистость и аромат цветущей вишни. Ну да, еще одна фотоническая татуировка – в известной ложбинке между двух холмиков; опять змейка, только не ползущая куда-то, а сплетенная в восьмерку и кусающая себя за хвост. Слегка мерцающего изумрудно-зеленого цвета. Змейка становилась все ближе, ярче, а Шайна словно теряла телесность, обращаясь в дымку, ласковую, нежную дымку, растекающуюся по моей коже, втягивающуюся в мою кровь…

Как-то сближение слишком быстро произошло. По крайней мере несколько неожиданно для меня. Ладно, спишем на трансодерм. Похоже, и дилер, и изготовитель этой дури находятся на станции, потому что пронести ее через космопорт просто невозможно.

2. Утро на Европе

Утро у любого вояки начинается с подъема, хоть в музыкальной роте в Сочи, хоть в серном аду на Ио. Подъем – это что? Пробуждение и вставание. И не как-нибудь, а точно в определенное время и за несколько секунд.

Хорошо, условное утро у нас было. Как бы пробуждение от искусственного сна, где частично спишь, а частично наблюдаешь за линейкой приборов, – было. Вставание – тут проблематичнее. Мы спали под наклоном в сорок пять градусов. Поскольку до этого продвигались по трещине во льду, имеющей название разлом Марино. Она была создана двумя постоянно трущимися ледовыми плитами, поэтому здесь лед рыхлый, с пустотами. Наклон и размер трещины постоянно меняются. Иногда идешь как по лестнице, иногда карабкаешься, чаще ползешь. Но у нас есть «краб», который облегчает нам поползновения. Он, если надо, пропиливает лед своими клещами и тянет нас за собой на буксире.

Так, что там после вставания? Завтрак. У нас это то, что можно всосать из питающей трубочки, находящейся около рта. Вкус и цвет «завтрака» можно определить тут же, не отходя от кассы. Два раза куснул трубочку (такой вот интерфейс), он – сладкий и розовый, три раза – кислый и зеленый; говорят, что если четыре раза, то горький и черный, но лично я не пробовал.

А то, что получается в итоге, пакетируется и таскается с собой, пока не появляется возможность все это утопить. Удобно? Раньше и не такое терпели. Я еще застал скафандр СД-80, где продукты, что говорится, жизнедеятельности направлялись по замкнутому циклу на переработку и так далее – извольте кушать… Перетерпели, на то мы и ребята из третьего разведывательного центра русского космического флота. О слове «флот» напоминает и то обстоятельство, что под нами толща океана, глубины которого совсем неизвестны, поскольку до дна еще никто не добирался, хотя кое-кто и нырял.

Океан порой видно через «колодцы» и расщелины; периодически вода поднимается вверх, попутно ломая лед и создавая полости разного размера. Это – так называемые приливные горбы. Юпитер играет в гравитационные игры со своей крошкой Европой, вызывая у нее, так сказать, вздымание бюста и разогрев недр. Каждый седьмой прилив в наших краях особо мощный и пробивает лед иногда и на несколько сотен метров. Правда, бывает, что не седьмой, а девятый – все как-то нелинейно. Это уже называется волна Россби. В девятом приливе вода энергичнее, теплее и солонее, она размывает особо крупные массивы матерого льда, заставляя его обрушиваться вниз Ниагарой. Наша Ниагара состоит из шуги, водно-ледяной смеси, иначе говоря, очень рыхлого губчатого льда…

Что еще можно добавить по обстановке? Здесь не только тесно, часто мокро, но еще и темно. Понятно, почему все мы пришли в разведцентр из морского спецназа, подводного флота и разведподразделений морской пехоты.

Пробуждение и все последующее было внеплановым, почти на час раньше запланированного подъема. Наш гидроакустик лейтенант Вейланд, кстати, омич, как и я, что-то такое засек.

– Я хочу уже встать наконец в полный рост, – сказал, пробудившись, младший лейтенант Лучко, он обычно у нас возмущается больше всех, хотя всегда вызывается быть первым; со скуки, наверное. – Мне надоело быть в позе дамы, моющей пол.

– Тише, дама, нас услышат, – издевательски-серьезным тоном произнес капитан Трофимов.

Нас никто не услышит, если мы даже будем орать во все горло «Марш космодесанта» в панк-рок-аранжировке. Но мы должны видеть, слышать и знать, ведь мы – глаза и уши русского космофлота.

Нас пятеро. Трофимов – командир группы. Группы вечного патрулирования.

– Говорят, что в луже под нами обитает левиафан. Когда он пукает, сытно отобедав местным европейским фастфудом, то начинается прилив номер девять, – так витиевато изъясняется лейтенант Вейланд. Это он почти серьезно. Впрочем, несмотря на некоторый вывих мозгов, случившийся по причине долгого заточения во льдах, глубину он слышит хорошо. – Ага, идет быстрый подъем воды, порядка трех метров в секунду, прямо под нами скоро начнет сифонить.

Трофимов никогда не медлил с реакцией, да и льды он изучил порядочно, уже три года здесь без отпуска.

– Группа, слушай мою команду, вперед по трещине еще на пару сотен метров, только надо вскачь. Там колодец будет, необорудованный, но мы с Лучко по нему уже поднимались, наверняка и дыры от крючьев остались.

В режиме «дополненной реальности» нарисовалась виртуальная картинка, в которой лед был «убран», оставив напоследок лишь тонкие контуры, а вода присутствовала во всей красе. Был повод ужаснуться. На нас снизу шла стена цунами, или там волна Россби, ощетинившаяся бурными фонтанами гейзеров.

И на середине дистанции было непонятно, успеем ли удрать, надо прибавить, а уже задыхаешься и хочешь выплюнуть загубник, с которым приучен даже спать. При всей этой катавасии я заметил на карте местности, выведенной на подшлемный дисплей, что один из языков местного Нептуна подбирается к станции «Европа-1», а она отсюда в 20 километрах. Эта станция, кстати, одна из причин, почему мы находимся здесь. Ни русских, ни даже китайцев туда на пушечный выстрел не подпускают, такая же хитрая банка с пауками, как и «Доннар»…

Не успели. Вертикальное цунами накатилось на нас, я даже испугаться как следует не успел; удар, потом еще десяток не менее мощных. Сплошная круговерть, что-то сильно хрустит, никаких мыслей, кроме «вот сейчас треснет шлем или оторвет кислородку и капец» – волна содержит куски силиката, поднятого невесть с каких глубин, – затем все резко сыплется вниз.