Наталья Лебедева - Крысиная башня

Избавляться от соперника нужно было срочно. Он ставил под угрозу победу Соколова в шоу, и это выводило его из себя: в жизни его было уже достаточно проигрышей.

Мама умерла, когда Соколову было пять. Горевать ему пришлось в одиночестве — отца рядом не было. Он уходил на работу, возвращался, требовал, чтобы ему дали отдохнуть, а по выходным отвозил Соколова к бабушке. Потом появилась мачеха. Сначала отношения между ними были ровными. Это длилось, пока он не ощутил, что отличается от других. Первые проявления своих способностей Соколов принял с восторгом и сразу поспешил с новостью к тем, кто был ему ближе всех. Но едва только раскрыл рот, понял, что вызывает в мачехе отвращение. Она, конечно, не поверила ему. Она решила, что все это — странная, ненормальная игра, а его провидческий дар объяснила тем, что мальчишка подглядывает и подслушивает. Именно так об этом было рассказано отцу. Взрослые отстранились и отодвинулись от него, стали относится к Соколову как к паршивому зверенышу, который случайно приблудился к их дому.

Он очень долго был некрасив и нескладен. Первые попытки Соколова сблизиться с девушками потерпели поражение.

Его неуверенность в себе росла, как снежный ком, и, хотя он был действительно умен и многого мог бы достигнуть, на вступительных экзаменах запаниковал и провалился. Тощий, сутулый, забитый, бледнокожий, с опущенной вниз головой, он стоял перед отцом и просил только об одном: придумать что-нибудь, чтобы не пришлось идти в армию.

Отец смотрел на него жестко и с превосходством, молчал, и Соколов видел его мысли ясно и четко. Два года без раздражающего присутствия сына.

— Нет, — сказал отец, — служить ты пойдешь. Потому что ты жалкое, не похожее на мужика создание. Армия сделает из тебя человека, научит быть мужчиной.

Армия научила его быть жестоким.

Спасаясь от насмешек и издевательств тех, кто был высок и крепок, Соколов выставил свой дар, как щит. Он быстро научился делаться невидимым, ускользать, отводить от себя чужое внимание, но все равно жил в постоянном страхе, что чего-то не учел и не продумал.

Больше всего Соколов боялся Демчука. Демчук был невысок, но обладал массивной фигурой, смотрел исподлобья, говорил неразборчиво и быстро. Сослуживцы понимали его путаную речь с трудом. Если салага не выполнял приказания Демчука, не разобрав, что было велено делать, его наказывали за неуважение. Если переспрашивал — за то, что якобы издевается. Соколов в такие ситуации не попадал, он всегда понимал, что говорит Демчук — мысли его были простыми и ясными, и считать их было несложно. Если же это не помогало, он быстро внушал Демчуку, что кто-то другой, а не Соколов дико его раздражает, и доставалось этому другому.

Но все это было днем, а ночами Соколов боялся уснуть, слушая храп Демчука, доносившийся с соседней койки. Ему казалось, что однажды он проснется от того, что грубые руки с обкусанными ногтями стряхнут его с кровати, и Демчук ударит прежде, чем Соколов успеет что-то сделать. Соколов представлял себе сильный удар в живот, потом крик, от которого заложит уши, и снова — удар за ударом. И вот однажды Соколов подумал: если я могу изменить ход его мыслей, почему бы мне не избавиться от него раз и навсегда?

Он сделал это, когда их погнали расчищать дорогу после снегопада. Подходящего момента ждать пришлось совсем недолго. Когда вдали показался старый грязный «уазик», Демчук поднял голову, расправил плечи и, воткнув лопату в снег, вытер пот со лба. Он смотрел за приближением машины очень внимательно и шевелил губами, отсчитывая секунды до момента, когда нужно будет сделать решительный шаг. Работавший рядом Буров толкнул Демчука локтем в бок, но Демчук не обратил на него никакого внимания. Он подобрался, приготовился к прыжку и прыгнул — как раз в тот момент, когда машина была готова с ним поравняться.

Ушанка и ватник спасли ему жизнь, но бедро Демчуку собирали по частям, и больше он в казарме ни разу не появился. Его дружки поутихли, им хотелось спокойно дожить до дембеля.

Почувствовав власть, Соколов стал пробовать свои силы. Армия была хорошим полигоном для экспериментов — о странных происшествиях тут предпочитали молчать.

Домой он вернулся другим человеком, более жестким, более решительным и уверенным в себе. Но в это время начались проблемы с ногой. Нарушилось кровообращение, наступать на нее стало больно. Соколов видел связь между хромотой и своим даром — стоило воспользоваться им в полную силу, и ноге становилось хуже. Пришлось стать внимательнее к себе и применять свои способности только в крайних случаях. Методом проб и ошибок Соколов выяснил, что дороже всего стоит прямое влияние на человека и глубокое проникновение в мысли. В то же время оказалось, что хотя утраченного здоровья уже не вернуть, но восстановить потраченные силы можно — если в течение нескольких ближайших часов причинить кому-нибудь сильную боль, неважно какую: моральную или физическую. Боль была проволокой, воткнутой в чужое страдающее сердце, словно в батарейку.

Причинять боль вошло у него в привычку, и так, незаметно для себя, он потерял всех, кто был в его жизни Рядом. Жена ушла через полгода после свадьбы. Она была беременна, но предпочла трудную жизнь матери-одиночки постоянному унижению, которому он виртуозно подвергал ее, действуя едкими словами, презрительными взглядами, саркастическими интонациями и небрежными жестами.

Сын его вырос, преисполненный к отцу тяжкого презрения. Он старался избегать встреч с Соколовым, но малодушно пользовался отцовской способностью решить любой конфликт, сначала — с учителями, потом, после восемнадцати, с полицией и ГИБДД. И конечно, он беззастенчиво тратил отцовские деньги.

Жизнь стремительно катилась вперед, но не приносила ни радости, ни удовольствия. Соколов начал страдать бессонницей. Ночи тянулись бесконечно, он лежал, глядя в потолок, и все пытался найти выход из клетки, в которую превратилось его существование. Ему казалось: вот-вот и он поймет, как стать счастливым. Соколов видел в своих способностях ключ к иной жизни и верил, что сумеет правильно воспользоваться этим ключом. С помощью своего дара он заработал состояние — и остался равнодушен к роскоши. Он спал с разными женщинами, но ощущение удовольствия оказывалось кратким. Он командовал подчиненными, но не чувствовал себя довольным и после этого. Ответ пришел с возрастом.

Случилось это тогда, когда Соколов изменился внешне. Богатея, он привык ухаживать за собой, начал разбираться в одежде, приобрел стиль, завел парикмахера, который причесывал его ежедневно, и тщательно следил за тем, как выглядят руки. Несмотря на бессонницу, он немного поправился, поскольку мог выбирать лучшую еду и находил в ней пусть призрачное, но удовольствие. Легкая полнота шла Соколову — он больше не выглядел измученным и жалким. Движения его стали плавными от внутренней уверенности в собственных силах. И Соколов с удивлением обнаружил, что его стали любить.