Цвет моего забвения - Мария Бородина
Работа на выезде — это отдельный номер. Нас выводят с завязанными глазами и сажают в машину. Потом — везут на квартиру, где даже нельзя полюбоваться видом из окна. Там нам приходится заниматься тем, что мы уже привыкли делать: обслуживать мужчин. Так, как им вздумается и столько, сколько им приспичит. Только на этот раз видеть желанные банкноты не приходится: всё утекает в карман Главному. Приходится терпеть боль и стыд — подчас, невыносимые — за бесплатно.
Потом мы возвращаемся в бункер: иногда за полночь. И до утра должны выполнить план в пять комплектов коричневых школьных форм. За хорошую работу полагается не только освобождение от выездов, но и сигареты. И удвоенный паёк. Я редко перевыполняю план, а если это и свершается, непременно кладу строчку криво, за что получаю ногами по хребту. Лейла — куда успешнее меня. Но, даже находясь в милости у врага, она всегда делится со мной своей едой.
Я уже не думаю о маме. Мне проще о ней не вспоминать. Потому что если я начинаю воскрешать забытые воспоминания, меня одолевают мысли о том, как ей сейчас живётся в одиночестве. Справилась ли она, узнав, что меня больше нет?!
Дни складываются в недели, недели — в месяцы, месяцы — в годы. И вот, я привыкаю существовать по графику, и не вижу больше иной жизни. Не помню, когда я поняла, что выхода не предвидится. И не могу сказать точно, сколько минуло лет. Потому что не могу сосчитать, сколько раз мы с Лейлой наряжали кусочками ваты ёлочку из обрывков тряпья.
* * *
Главный приходит утром, как и всегда. На этот раз он без охраны, что бывает редко. Значит, уверен, что мы достаточно утомлены и не сможем дать отпор. А, возможно, нам просто предстоит счастливый день без выездов — он был бы очень кстати!
Я пристыжено прячу свой недовыполненный план: три недошитых комплекта. Лейла справилась лучше: она успела соорудить все пять. Ей сегодня не попадёт. Ну, если не случится чего-то экстраординарного, конечно.
Как только он заходит, мы встаём на колени и заводим руки за спину. И покорно опускаем глаза в пол. Этот мерзкий садист так требует. Обычно, видя нас в такой позиции, он удовлетворённо ухмыляется. Но не на этот раз.
Дверь захлопывается. Кодовый замок надменно щёлкает в сгустившейся тишине. Главный, не здороваясь, приближается к Лейле, садится рядом с ней на корточки и бесцеремонно суёт руку ей в штаны.
— Не потекла ещё? — спрашивает он со своей обычной интонацией.
Лейла пристыжено мотает головой.
— Суууука!
Лейла морщится. Я знаю, каково ей. В прошлом году они уже возили её на аборт. После процедуры она неделю кровоточила и температурила, и не могла работать. Они избивали её так, что мне казалось — она умрёт. А потом, в наказание, Лейла месяц была на голодном пайке и с увеличенным на один комплект планом. Я счастлива, что мне не посчастливилось залететь здесь. И регулярно молюсь, чтобы Бог уберёг меня от этого. Правда, молюсь.
— Залетела, сучонка? — шипит Главный, отвешивая Лейле мощную оплеуху.
Лейла падает, держась за голову, и откидывается на диван. Но тут же поднимается вновь. И гордо смотрит на Главного глазами-вишнями, ожидая нового удара.
— Да, залетела, — говорит она, откидывая назад спутанные волосы. Словно она не бесправная рабыня, а королева. — Снова потащишь скрестись? Я с тобой больше не поеду!
— Тебя никто не спросит, — рычит Главный сквозь зубы. Я-то знаю: ему противна любая мысль о лишних расходах. Мерзкий крахобор!
— Я чувствую себя плохо после болезни, — оправдывается Лейла, теряя гордый вид. — Подожди ещё неделю, прошу!
— Сейчас, я сказал!
— Если ты потащишь меня на аборт, возьму и расскажу в клинике, что я за птица, — Лейла снова смелеет и гордо вскидывает подбородок. — Не буду прикидываться твоей женой, как в прошлый раз!
Ох, зря она сказала это!
Лицо Главного наливается огненной краснотой, а волосы надо лбом моментально становятся мокрыми. Кажется, что пар вот-вот повалит из его ушей: настолько он разъярён. Он выкидывает руки вперёд, хватает Лейлу за шею и трясёт, как тряпичную куклу. Его глаза абсолютно безумны и непрозрачны.
— Не хочешь подчиняться — сдохни, — рычит он сквозь сжатые зубы. — Подлая сука!
Я кусаю губы, по-прежнему стоя на коленях. И молюсь про себя. Каждый удар, адресованный Лейле, я переживаю, как свой собственный. И удушье — тоже.
Когда Главный разжимает пальцы, Лейла сваливается к его ногам, хрипя, как утопленница. На её шее горят ярко-алые отметины. Кое-где кожа лопнула и дала кровавый сок. Лейла жадно хватает ртом воздух и тянет руки вверх, словно пытаясь сдаться и вымолить прощение.
Но Главный не ограничивается этим. Он вскакивает, как ошпаренный, и начинает мутузить Лейлу ногами. По спине, по груди, по животу…
— Стой! — не выдержав, я хватаю Главного за штанину. Повисаю у него на ноге, как ребёнок, у которого ругаются родители. Я готова валяться у него под подошвами, лишь бы он оставил Лейлу в покое. Так же, как готова была растечься лужицей перед Митро много лет назад.
Я сделаю всё. Лишь бы он даровал ей жизнь сейчас. Но я допускаю ошибку. Он слишком взбешен.
— Не лезь, — одним пинком он отшвыривает меня к стене. — Иначе присоединишься к ней!
Я влетаю в нишу между стеной и швейной машиной Лейлы. Боль обжигает лопатки. Собираю себя по кусочкам. Пытаюсь сосредоточиться.
Надо что-то делать. Я готова на всё, лишь бы это прекратилось!
Между тем, Главный и не думает останавливаться. Войдя в раж, он лупит обмякшее тело Лейлы ногами. Тяжёлые сапоги прилетают в плечи, голову, грудь… Бетон пола перемазан кровавыми разводами. Багровые ручейки лениво текут под диван.
Последним рывком Лейла поворачивает голову и смотрит на меня сквозь заляпанную кровью чёлку. На губах её тают кровавые пузыри. И я знаю — она осуждает меня за бездействие. Она давно заступилась бы за меня, если бы я оказалась на её месте.
Меня накрывают стыд и безысходность. Безысходность и стыд.
Моя Лейла! Та, что поддерживала меня в трудные минуты. Та, что помогала обрести покой даже в плену. Та, что делилась пайком, когда я была голодна! Сколько раз мы дарили друг другу праздники здесь, в затхлой глубине бункера? Сколько раз вытаскивали друг друга из пропасти, даже когда было совсем невмоготу… А теперь…
Сапог Главного влетает в лицо Лейлы. Я слышу нежный хруст
