Чарльз Вильямс - Канун дня всех святых

Он подумал о своей любовнице. Она в это время обедала в одиночестве в доме на Хайгейт и внезапно почувствовала, как сбилось дыхание и задрожала левая рука.

Она узнала симптомы и тут же поспешила очистить сознание. Подобное общение, как и молитва, требует навыков. Сначала она перестала думать о чем-либо, кроме него; когда в сознании остался только образ повелителя, она волевым усилием исключила и его. Перед ней остывала на столе чашка кофе; никто не войдет без звонка. Она устроилась поудобнее — женщина, которой едва исполнилось пятьдесят, но события сегодняшнего утра разом прибавили ей лет десять — и стала смотреть на темную, лаковую поверхность жидкости в чашке. Привычно уйдя в медитацию, она наблюдала, как образ Саймона постепенно тускнеет, а на смену ему приходит глубокая внутренняя тишина. Здесь, словно на пороге призрачного храма, она услышала голос, внятно произнесший:

— Волосы. Принеси мне ее волосы.

Она сразу поняла, о чем идет речь, но подождала, пока голос повторит слова дважды, прежде чем начала действовать — а ведь раньше не стала бы медлить ни секунды. Но сегодня она устала до изнеможения; немалую роль сыграло и разочарование, вызванное непредвиденной задержкой. Тяжело опираясь на подлокотники кресла, она встала и медленно отправилась наверх, в комнату Бетти. Там, внимательно осмотрев зубья расчесок, она обнаружила два-три золотистых волоска, осторожно вынула их, положила в конверт, спустилась вниз, завела машину и поехала в Холборн. Примерно час спустя служанка обнаружила, что впервые на ее памяти хозяйка покинула столовую, не позвонив.

Когда она добралась до Холборна, Планкин как раз собирался запирать двери. Еще на ступенях крыльца ей вдруг показалось, что маленькая изваяние руки кажется бледно освещенным во мраке и словно колышется, приглашая и поторапливая ее идти дальше.

— Добрый вечер, моя госпожа, — говорил меж тем Планкин. — Ужасная ночь, — она кивнула ему, и он кивнул в ответ. — Хорошо принадлежать Отцу нашему и быть внутри, — продолжал он. — Скоро мы будем в наших теплых постелях. Отец дает хорошие постели тем, о ком он заботится, — и пока она шла по коридору, он все бормотал:

— Хорошие постели. Хорошие постели.

Узкая дверь привела ее в темный зал. Она повернула выключатель зажглась одна-единственная тусклая лампочка как раз над дверью. В полумраке леди Уоллингфорд едва разглядела Клерка. Он сидел на кресле-троне, держа на коленях что-то блестящее. Он ждал ее. Она подошла к возвышению, достала из конверта волосы Бетти и подала ему. Теперь она разглядела на коленях повелителя маленький комочек, слепленный как будто из воска. От него исходило слабое свечение. Он взял у нее волосы, вдавил в вязкую массу и начал разминать. Комочек и так был маленький, не больше двух дюймов, а пока он давил и разминал его, стал еще меньше. Запустив руку под мантию, Клерк достал еще пригоршню такого же светящегося вещества и добавил к первой порции. Зал по-прежнему освещала только слабая лампочка у двери да фосфоресцирующее сияние странной субстанции.

Когда он закончил работу, на ладони у него осталась грубо слепленная фигурка женщины. Статуэтка, полностью лишенная деталей, выглядела намного примитивнее его утреннего произведения. Клерк встал и усадил фигурку на свое место.

— Сейчас я сделаю ограду, — бросил он женщине, молча стоявшей рядом с ним. — Ты подержишь куклу, когда мы будем готовы.

Она кивнула. Он отступил на шаг от кресла, наклонился, и спиной вперед начал обходить его по кругу, прочерчивая за собой черту большим пальцем левой руки. На полу оставался слабо светящийся след, как будто улитка проползла. Замкнув круг, он отступил еще на шаг и начал обводить второй круг, а закончив и его, соединил круги четырьмя прямыми линиями по четырем сторонам света. Воздух внутри кругов стал более тяжелым и душным, словно они создали стену, не пропускавшую ни единого дуновения. Клерк выпрямился и подождал немного, словно приходя в себя, потом взял фигурку в руки и снова уселся в отгороженное от мира кресло. Он тяжело кивнул женщине, она подошла и опустилась перед троном на колени лицом к нему. Теперь она выглядела еще старше, чем недавно у себя в столовой. На вид ей можно было дать все восемьдесят, и эти зловещие перемены продолжались. Старели на глазах руки, протянутые к нему, они становились тоньше и все сильнее дрожали. Он отдал ей фигурку, и она держала магическое подобие своей дочери на уровне его колен.

Единственным звуком в комнате был стук дождя по крыше.

— Позови ее! Зови ее чаще! — приказал Клерк. Она безропотно подчинилась. Голосом автомата, в котором не осталось ничего живого, она принялась выкликать:

— Бетти!.. Бетти!.. Бетти!

Повторения словно придавали ей сил. Пока она звала, Клерк снова поискал под мантией и на этот раз достал длинную иглу. Она тоже поблескивала, но это была настоящая сталь; просто блики от светящейся куклы играли на острие. Безукоризненная форма иглы должна была бы казаться изящной, но вместо этого вызывала почему-то ощущение мистического ужаса. Один конец иглы заканчивался крошечной головкой. Клерк, держа инструмент в левой руке, указательным пальцем надавил на головку, а большим и средним взял иглу словно в щепоть.

— Громче! — велел он.

В гнетущем воздухе Саре Уоллингфорд было не так-то легко выполнить его требование, но она сделала усилие, и собственное тело неожиданно помогло ей. Голос сорвался на пронзительный визг:

— Бетти!.. Бетти! — и все это время она протягивала куклу своему повелителю. Клерк наклонился вперед и поднял иглу.

Почти минуту леди Уоллингфорд завывала как одинокий неприкаянный дух в пустыне. Потом одиночество вдруг разом кончилось. Где-то в доме раздались голоса, начали вторить ей и слились в гулкий хор. Она дернулась и едва не уронила куклу. Именно эту секундное замешательство выбрал Клерк, чтобы нанести удар. В итоге игла пронзила подушечку среднего пальца, придерживавшего фигурку. Показалась кровь. Под тяжелым взглядом Клерка леди Уоллингфорд, стоя на коленях, как могла, выпрямила спину. Палец кровоточил, плечо куклы окрасилось розовым.

Визгливый крик, наполнявший дом, разом смолк.

Она стремительно побледнела. Все эти годы ей нужен был только сам Клерк, а вовсе не его секреты, но все-таки она достаточно разбиралась в магии, чтобы испугаться.

Огромное лицо нависло над ней, вырваться невозможно.

В окаменевших чертах проступили лица всех изгнанников Израиля, старого и нового. Путь к возвращению все еще был свободен. Даже не думая об этом, леди Уоллингфорд видела перед собой лицо Отказа от возвращения, и оно впервые показалось ей таким же бессмысленным, как на картине Джонатана. Она попыталась выпустить куклу, и не смогла. Пальцы левой руки еще как-то разжались, а вот на правой словно намертво приклеились к воску кровью. Левой рукой она безуспешно попыталась отодрать куклу — ее тут же скрутила боль раздираемой по-живому плоти. Ее кровь смешалась с веществом куклы, а взамен маленький идол отравил человеческое тело тупым безразличием. Мозг знал, что за этим последует, но плоть не внимала ему. Живая кровь куда сильнее связала леди Уоллингфорд с куклой, чем прядь золотистых волос могла связать куклу с Бетти. Она осознала смысл происшедшей замены: скорее всего, ей придется умереть вместо Бетти.