Ричард Кнаак - Король серых

Джеремия попятился от крыс и аллигаторов, и тут же машина с ревом полетела к нему. Сначала он подумал, что это его преследователи, но сразу увидел желтый цвет машины и табличку на крыше. Такси. Не призрак, а обыкновенное городское такси. Не замечая хаоса, машина спокойно ехала по ходящей волнами улице. Аллигаторы и не думали уступать дорогу, и машина уверенно проезжала сквозь них, не причиняя им никакого вреда. Это лишний раз напомнило Джеремии, что все это — его личный кошмар; весь остальной мир просто этого не замечал.

Все пути к отступлению были отрезаны. Легионы призрачных тварей обложили его со всех сторон. Тодтманн потерял и способность концентрироваться, и веру в то, что может обеспечить себе эффективную защиту. Оставалась единственная надежда — попробовать перенестись куда-нибудь, пусть даже снова к себе в контору.

Впрочем, не обязательно в контору. Джеремию вдруг осенило; он вспомнил об одном месте, которое использовали сами Серые, но сейчас их скорее всего там не было.

Не успел он подумать об этом, как вздыбленная улица сменилась рядами пустых витрин.

Это была та самая лавка, где он однажды пытался выпить кофе и позвонить по телефону. Ни самого кафе, ни его странного хозяина, похожего на героев Лона Чейни-младшего[16], как не бывало. Лавка, как и следовало ожидать, была закрыта. В кои-то веки Джеремия оказался прав: Серые не подумали о том, чтобы выставить здесь наблюдение. Здесь они его не ждали. Наконец-то ему удалось перехитрить их.

Удовлетворение сменилось угрызениями совести: теперь он потерял не только Каллистру, но и Гектора. Возможно, обоим теперь приходилось расплачиваться за желание помочь ему… а ведь Гектор — человек. Он мог умереть, если бы призраки так решили. Оставалось надеяться, что Гектор сможет использовать свои собственные — хоть и ограниченные — способности перемещаться в пространстве.

«И все-таки я должен найти его».

Что бы ни значила для него Каллистра, следовало признать, что самая большая опасность угрожает именно Гектору.

«Все возвращается на круги своя! Положение хуже некуда!»

Где теперь искать его товарища по несчастью, он не знал.

Оказавшись внутри, Джеремия принялся нервно расхаживать по помещению, ломая голову над очередной проблемой. Он уже начинал сожалеть о том, что кафе больше не было. Дорого бы он заплатил за глоток свежего кофе. Но здесь он был бессилен что-либо предпринять; ему оставалось только радоваться, что он по крайней мере наконец в безопасности.

— Да уж, — пробормотал он, прислоняясь к стене и глядя на улицу, — я-то в безопасности, зато другие за меня отдуваются.

Джеремия переступил с ноги на ногу, и тут взгляд его упал на пустую банку из-под пива, должно быть, оставленную кем-то из рабочих. Он вдруг почувствовал приступ раздражения. Джеремия выпрямился и, размахнувшись, что было сил наподдал по банке ногой. Нога прошла насквозь, но в то же самое время какая-то тень промелькнула по комнате. Джеремия подумал, что банка сейчас звякнет, ударившись о противоположную стену, но она, не долетев, растаяла в воздухе. Джеремия чертыхнулся. Как следует отфутболить воспоминание о пустой банке — он и на это был неспособен. Впрочем, может, это было и к лучшему. Джеремия вдруг представил, сколько шуму наделала бы жестянка, ударившись о степу.

«Чуть не вляпался», — сказал он сам себе.

Насколько правильной была эта мысль, он убедился, когда поднял голову и увидел эльфа, который стоял по ту сторону витрины и пристально его рассматривал.

Не успел он охнуть, как почувствовал на плече чью-то ладонь. Она с такой силой стискивала его плечо, что кости, казалось, вот-вот затрещат. Тем не менее Джеремия попытался перенестись куда-нибудь в другое место, но тщетно — у него никак не получалось сконцентрироваться.

Теперь эльф стоял прямо перед ним… Джеремия — при желании — мог дотронуться до него рукой. Это был один из тех двоих, которые стерегли Джеремию возле его дома. Гораздо выше его, эльф походил на патриция; он напомнил Джеремии античные статуи с той лишь разницей, что в мраморе все же чувствовалось тепло, от этого же веяло смертным холодом. Даже совершенная фигура и идеальные черты лица не могли сделать из него человека.

У эльфа были длинные, цвета слоновой кости, волосы, тронутые — почему-то зеленоватой — сединой. Он держался с королевским достоинством; Джеремия машинально подумал, что никогда не смог бы сымитировать его осанку. Эльф взирал на тщедушного человечка одновременно с любопытством и плохо скрываемым презрением.

— Вы наш гость, Ваше Величество, — наконец изрек он.

Джеремия понуро кивнул.

— Вы отправите меня прямо к Аросу?

Лишь на миг выразилось чувство на мягком царственном лице. Потом эльф улыбнулся, обнажив прекрасные зубы. Идеальные зубы хищника, как у Ароса.

— Ты, должно быть, не понял меня, смертный. Наверное, правильней сказать, что ты мой гость — отныне и навеки.

XII

Хотя и не связанная и не под охраной, Каллистра все же была узником. Мрачная земля, по которой она шла, не принадлежала к известному ей царству снов. И земля эта не была обширной, поскольку, по ее подсчетам, она обошла ее всего за тысячу шагов. Каллистра это поняла, когда, пройдя тысячу шагов, обнаружила, что пришла туда, где уже была. И куда бы она ни шла, в конце концов оказывалась именно здесь.

— Приятного путешествия! — злорадно усмехнулся ворон, оставляя ее одну. Уже тогда Каллистре следовало бы понять, что ворон приготовил для нее что-то особенное.

Гнев не был чувством, хорошо ей знакомым. Он дал о себе знать, когда Каллистра обнаружила, что призрачная Мэрилин Монро побывала в опочивальне Джеремии. И вот теперь в ней снова говорил гнев, но она достаточно хорошо понимала, что, если в небольших дозах это чувство может быть оправданно, то отдаваться ему целиком было опасно — гнев лишал способности рассуждать здраво. Этого она допустить не могла. Если из этой темницы и существовал выход, то найти его можно было, лишь полагаясь на разум. Мыслительный процесс давался Серым непросто; по натуре они были более склонны просто реагировать на то, что их окружало. Инициатива встречалась редко. Большинству Серых было достаточно обрести форму и субстанцию, и они с радостью принимали и личность, которой требовала форма, какие бы ограничения это ни накладывало. Псевдо-Мэрилин была из их числа.

Каллистра своей индивидуальностью была обязана Аросу и Джеремии. Арос использовал ее исключительно в собственных целях. Другое дело Джеремия. Он изменил ее, потому что она была ему небезразлична.