Мария Галина - Куриный Бог (сборник)

Винченцо пожал плечами:

— Остаться там, да? Я часто это слышу. От гостей. Не обольщайтесь. Я ведь для того и повез вас. Чтобы вы избавились от чувства потери. От чувства, что настоящая жизнь проходит где-то рядом, пока вы живете не своей, не той, что вам предназначена. Поддельной.

— Откуда вы знаете? — прошептала она.

— Я хороший психолог. Иначе бы не работал здесь. Я понимаю своих клиентов. У вас-то еще простой случай, можно сказать — классический. Пасторальная жизнь? Ну да. Косьба летом, в сентябре сбор винограда. В конце октября режут свиней. Знаете, как режут свиней? Уверяю вас, это… неприятное зрелище. Тягостное. Свиньи очень умны, знаете? Привязываются к своим хозяевам, как собаки, буквально. Поэтому им у нас никогда… никогда не дают имена. Чтобы все время помнить — это просто ходячие фабрики мяса, понимаете?

— Я не думала, что вы… думала, вам положено… говорить хорошее…

— Дуреха, — сказал он ласково, — нам положено, чтобы люди уезжали от нас счастливыми. По крайней мере, не такими несчастными, какими приезжают сюда. Думаете, чтобы сделать человека счастливым, надо его развлекать, пока у него дым из ушей не пойдет? Человек будет развлекаться как нанятый и все время думать — что не так? Почему он не чувствует себя счастливым? Ведь вроде все как надо. Он ведь развлекается. Он же так старается. Он столько денег на это потратил. На свое развлечение. Знаете, сколько самоубийств приходится на праздники? По всему миру. Потому что люди ждут, что наконец-то они смогут доставить себе радость. А радости нет, сколько ни ходи в гости, ни смотри на фейерверки, ни надевай горные лыжи, ни… Счастье тут, — он прижал смуглую сильную руку к груди; на тонком белом полотне рубашки она была, точно темная птица, — мы помогаем вырастить его. Вот наша задача. Чтобы вы вернулись счастливыми. И дальше жили счастливо. Ну, по мере наших скромных сил, конечно.

— Вы просто зарабатываете на нас деньги.

Шорх-шорх — коляска задевала ветки кустарников, и тогда с них осыпались розовые лепестки незнакомых цветов. Шиповник? Вроде нет.

— Ну да, — весело согласился Винченцо, — мы делаем свою работу. Делаем ее хорошо. Хорошая работа стоит денег. Заметьте, не очень больших денег — вы же смогли позволить себе эту поездку. Сколько получает ваш батюшка?

— Папа? — Она пожала плечами. — Ну…

— Не так много, верно? Какой у вас автомобиль? Корейский?

— Откуда вы знаете?

— И наверняка покупали уже с пробегом. Ну и все остальное примерно… того же рода. А здесь вы можете позволить себе ровно то, что и этот олигарх, Броневский. Разве это плохо?

— Наверное, нет, — сказала она неуверенно.

— Мы ведь очень маленькая страна. Десять километров побережья. Ну, перепад высот, конечно, ландшафты, но этого же мало. Знаете, как грызутся сейчас за туристов? Чего только ни придумывают! Вот нам и пришлось разрабатывать собственный, уникальный подход. Поэтому, — он натянул вожжи и, когда лошадь прекратила свое туп-туп-туп, перекинул их через передок, — мы думаем о каждом клиенте. Буквально о каждом. Вот вы заполнили визовую анкету, верно? Больше ста вопросов. Как вы думаете, для чего?

Лошадь опустила голову и стала обрывать траву на обочине дороги. Вокруг вдруг сделалось очень тихо, как бывает в лесу, где каждый звук хотя и существует, но отдельно от другого, словно бы сам по себе. В кронах крикнула какая-то птица, вдалеке ей отозвалась другая.

— Не знаю, — сказала она тихо, — для поездки в Штаты тоже заполняют и в Англию. Моя подруга оформляла. Она говорила, много вопросов и все какие-то дурацкие.

— У нас не совсем анкета. Это опросник. Он помогает узнать о вас как можно больше. О каждом нашем госте. Чтобы мы могли учесть все ваши пожелания. Буквально все. В пределах наших скромных сил, конечно. Чтобы помочь вам научиться быть счастливыми.

— Паскудство какое-то. Все равно что медосмотр.

Тут он и вовсе расхохотался:

— Точно! Когда человек ложится, скажем, в клинику… или там в санаторий оформляется, он же сдает анализы! И никто не возражает! Это же для пользы дела. Видите, я с вами совершенно откровенен. А, ладно. Нельзя же работать все время, верно, ведь? Устроим себе выходной. — Он нагнулся и извлек из-под сиденья сумку-холодильник. — Тут есть такая полянка… как будто специально для пикника… всего два шага, вот за эти кусты, и…

Ну да, пикник. Она же мечтала об этом, разве нет? О том, что окажется с этим Винченцо наедине. Что они будут вот так сидеть, как в каком-то чертовом кино: бутылка вина, салфетка… вокруг деревья, птички поют… Вот паскудство, каждый раз, когда она на него смотрит, у нее замирает в низу живота. Не какое-то там сердце, а вот тут, в самом низу живота. Это так и бывает? Когда любовь?

— Знаете, в чем прелесть здешних лесов? — Он легко выпрыгнул из коляски, протянул руку. — Тут нет комаров. Ни коемаров, ни слепней.

Если она не обопрется на его руку, это будет выглядеть глупо? Почему это вообще должно ее беспокоить? Он просто наемный работник, сам же сказал!

Она выбралась из повозки, стараясь сделать это как можно ловчее, но получилось только хуже — зацепилась юбкой за какой-то крючок, чуть не упала, да еще подол задрался, и теперь этот Винченцо видит, какие толстые у нее бедра. Ну почему, почему она такая неуклюжая? Все бы отдала, чтобы быть как одна из тех девчонок в аэропорту.

Какие у него сильные руки!

А поляна для пикника выглядит точно так, как надо: темно-зеленый упругий мох, какие-то маленькие беленькие цветочки, по краям папоротник, верхушки вырезных перьев свернулись улиточками… Стволы сосен, если задрать голову, сходятся на конус там, высоко в небе, такие они огромные. Сквозь ветки процеживаются лучи — тоже такого красного, такого золотистого цвета, что кажется, вдобавок к настоящим соснам вокруг воздвиглись призрачные, состоящие только из света и воздуха.

Она села на мох, зачем-то старательно натянув на колени юбку. Тем временем Винченцо доставал из сумки запотевшую бутылку розоватого вина, раскладывал на салфетке теплый еще румяный хлеб и белый нежный сыр…

Если бы я была не я! Как, наверное, хорошо чувствуют себя люди, которые сами себе нравятся! Она ощущала свое неуклюжее тело, под мышками наверняка темные круги, и еще — когда она в последний раз побрила ноги? Вот паскудство, не помню! Наверняка он думает — ну и страшилище, а туда же!

За роскошными перьями папоротника переступала, шумно дышала и хрупала лошадь — отсюда она казалась большой, темной и даже страшноватой.

— Пластиковые стаканчики — хлам, барахло! — говорил Винченцо, откупоривая бутылку. — Стаканы должны быть стеклянными. Вот как эти. Чтобы свет играл в вине. Вот оно розовое, видите? А вот уже зеленоватое, глядите, какой оттенок! Вино нельзя просто пить, вином надо любоваться.