Евгения Грановская - Иероглиф смерти

– Он защищал свой дом, – возразила Маша. – А эти трое пришли к нему с оружием в руках. И они явно собирались не чаю с ним попить. К тому же двое из них – довольно известные в криминальных кругах личности.

– Зато третий – личный помощник депутата Логинова, – сказал Стас. – Логинов теперь Багирова в порошок сотрет.

Маша помотала головой:

– Вряд ли. У него сейчас есть дела поважнее. Кажется, он уже назначил за поимку Соболева вознаграждение?

– Угу. Сто тысяч бакинских. Не слабо, да?

Дверь балкона открылась, и в комнату ввалился накурившийся Толя Волохов. Стас посмотрел на него оценивающим взглядом и сказал:

– Слушай, Анатолий, мы тут с Машей решили: давай мы тебя загримируем под Соболева, отдадим Логинову, а полученное вознаграждение разделим на троих?

– Лучше я ему тебя отправлю, – хмуро парировал Волохов. – Ты больше похож. А деньги себе заберу.

– Грубый ты человек, Анатолий, – вздохнул Стас. – Все, Марусь, плакали наши денежки.

Стас сделал скорбное лицо, а затем, воспользовавшись моментом, быстрым движением стянул-таки с блюда кусок буженины.

– По-моему, Соболев перемудрил, – сказал он, усердно работая челюстями и щурясь от удовольствия. – Особенно с костями. Если он подражал китайским мифам, то почему надписи делал на латыни?

– Потому что он бывший врач, – сказала Маша. – Надписи на латыни – одна из подсказок. Я бы даже сказала – одна из множества подсказок. По большому счету, ребята, мы провалили это дело. Не смогли вычислить Соболева. Раз. Едва не отправили в камеру невиновного. Два. А ведь дело было не таким уж и сложным. Если бы не кодеин и оксикодон…

Маша замолчала, досадуя на себя за то, что сболтнула лишнее. Стас и Толя напустили на себя отстраненный вид.

– Толь, налей коньяку, – попросила вдруг Маша.

– Вот это дело! – одобрил гигант и потянулся за бутылкой.

– Даже не знаю, кто из этих двоих противнее – Соболев или Багиров, – сказал Стас, подставив бокалы.

– Им бы в паре работать, – заметил Волохов, разливая коньяк по бокалам. – Один убивает, другой – делает чучела. И, кстати, Марусь, не казни ты себя так. Все ведь закончилось хорошо. Если, конечно, не считать того, что Соболев сбежал.

Он протянул один бокал Маше, но она отрицательно качнула головой, и он вернул бокал на стол.

– Слушай, Толь, – заговорил Стас, – а что там за история с белой собакой? Я, пока утрясал дела в Следственном комитете, пропустил.

– Ребята из ОМОНа наведались к Соболеву на дачу, – сказал Волохов. – Выломали дверь в подвал и нарвались на этого адского пса. Одного он тяпнул за ногу, второму прокусил запястье. Ребята открыли огонь. Зверюга оказалась страшно живучая. Перестала кидаться, только когда ей отстрелили полголовы. Судя по документам, найденным на даче, собака была выбракованным метисом. Помесь американского стаффа и английского мастифа.

– Ужас! – сказал Стас. – Ненавижу бойцовских собак.

– Хорошо, что предупредил. Подарю тебе на день рождения щенка бультерьера.

– Лучше сразу меня застрели.

Мужчины допили коньяк, и Волохов снова взялся за бутылку.

– Можно тебя спросить? – обратился Стас к Маше.

– Валяй, – разрешила она.

– Что ты решила насчет твоего «кодева»? Не думаешь соскакивать?

Любимова помрачнела.

– Думаю. Уже начала. Пробую слезть с кодеина при помощи трамала. Если не поможет – лягу в клинику.

– А…

– Давай не будем больше обсуждать эту тему, – перебила Маша. – Пока я сама этого не захочу.

– Как скажешь.

Из прихожей донесся переливчатый перезвон.

– О, а вот и наш борзописец! – воскликнул Стас.

– Прилетел на запах коньяка, – усмехнулся Волохов.

Мария вышла в прихожую и открыла дверь. Глеб Корсак стоял на пороге с букетом алых роз в руке. Выглядел он бодрым и элегантно небрежным; впрочем, как всегда.

– Привет!

– Здравствуй!

Они поцеловались. Глеб протянул ей букет:

– Не знал, какие цветы ты любишь.

– Всякие. Но розы больше всех. Спасибо! – Маша взяла букет и поднесла его к лицу. – Боже, как пахнут!

Она привстала на цыпочки и поцеловала Корсака в губы.

– Раздевайся и скорее проходи к столу. А то у меня в гостиной два троглодита помирают с голоду.

Она повернулась было, чтобы идти, но Глеб взял ее за руку.

– Маш, подожди… Мне нужно ехать.

– Как ехать? – опешила Мария.

Он виновато пожал плечами:

– Срочная командировка.

– А предупредить ты не мог?

– Да я сам узнал всего полчаса назад.

Маша поникла.

– Жаль. Думала, посидим, познакомишься поближе с ребятами. Но надо так надо. Кстати, ты рассчитался со своим карточным долгом?

– Да, все в порядке.

– Ну, хоть что-то хорошее. Слушай, давай хоть пару кусочков буженины тебе с собой заверну, а?

Корсак улыбнулся:

– Почему нет.

Маша убежала в гостиную и вскоре вернулась – без цветов, но с пластиковым контейнером, в котором лежали несколько кусочков буженины. Глеб взял контейнер, открыл крышку, понюхал.

– На вид – великолепно, – одобрил он. Глянул на Машу лукавым взглядом и констатировал: – Значит, ты умеешь готовить.

– Не ожидал?

Глеб покачал головой:

– Нет.

– Я четыре месяца не готовила. Не для кого было. А для себя одной не люблю.

Глеб закрыл контейнер и убрал его в холщовую сумку.

– У меня для тебя тоже кое-что есть.

Корсак достал что-то из кармана плаща, протянул Маше и разжал ладонь.

– Что это? – не сразу поняла она.

– Кольцо. Как тебе?

Это и впрямь было кольцо – из нержавеющей стали, с перекрещенными пистолетами вместо камня.

Маша улыбнулась:

– Смешное.

– Купил в переходе, – деловито объяснил Глеб. – Там были еще с черепом и костями, но я подумал, что пистолеты тебе больше подходят.

Мария подняла на него взгляд.

– Это намек?.. – осторожно спросила она. – Если да, то на что?

– К кольцу прилагаются слова. Вот они… – Глеб приосанился и торжественно проговорил: – Маша Любимова, согласна ли ты регулярно готовить для меня вкусные обеды и ужины?

Маша чуть прищурилась:

– В обмен на что?

– В обмен на трогательную и нежную заботу, которой я тебя окружу.

– Звучит неплохо, – одобрила Маша. – Конечно, насчет обедов не уверена, а вот насчет ужинов… Погоди… – Веки ее чуть дрогнули. – Это что – предложение руки и сердца?

– Почти, – улыбнулся Глеб. – Хотя пока речь шла только об обедах и ужинах. Знаешь, Любимова… я редко произношу эти слова, вернее – никогда не произношу, но… мне кажется, что я тебя люблю.

Маша слегка побледнела, отчего тонкое лицо ее приобрело какой-то растерянный и беззащитный вид.

– Я буду готовить тебе ужины, – сказала она тихо. И надела кольцо на безымянный палец своей правой руки.