Питер Джеймс - В плену снов

– Директор одного из швейцарских банков. – Она пожала плечами и выпила еще немного. – Может быть, я просто нервно реагирую на него. Может, дело вовсе не в нем… а во мне. Возможно, Ричард попросту больше не считает меня привлекательной. Он пьет чертовски много. Иногда я думаю, не нервное ли истощение у него. – Она печально улыбнулась. – Я… я чувствую, что это серьезно, что я просто обязана быть рядом. И обязана быть сильной.

– Ну, Ричард – парень везучий.

– Только вот вместо жены у него какая-то чокнутая, да?

– Никакая ты не чокнутая, Сэм. Ты – прекрасная, потрясающая, очаровательная девушка. Ясно?

– Так точно, босс.

Кен ухмыльнулся, а Сэм снова мельком оглянулась по сторонам.

– Сэм, ты вроде бы нервничаешь, да?

– Нет. Просто смотрю, нет ли тут кого…

– Смотришь, не прибыл ли учитель, чтобы отправить нас всех баиньки? Никто по-настоящему не меняется в жизни, а?

– А ты разве так не считаешь?

– Нет.

– Ты не считаешь, что мы… – Сэм отодвинулась немного назад, чтобы посмотреть на него с более далекого расстояния, – что мы стали жестче?

– «Она считала, что любовь – это не более чем контакт между двумя оболочками из кожи, но тем не менее она плакала, когда я от нее ушел».

– Франсуаза Саган, да?

– Ты ее тоже почитываешь?

– Ну, раньше я увлекалась популярной философией…

– А чем ты увлекаешься сейчас? Реальностью?

– Нет, – сказала она. – Мне кажется, что реальности с меня достаточно. Моя жизнь переполнена реальностью. Думаю, я заслужила немножко фантазии.

Кен снова ухмыльнулся:

– Извини. Мне бы следовало надеть мой костюмчик супермена.

Она слегка коснулась его плеча:

– А как там дела с этой рекламой? «Стоит вам только взглянуть на клеймо…», а?

Он ответил ей пристальным взглядом.

– Что же нам делать с тобой, черт побери? Должны же быть какие-то специалисты по предвидениям, ведь они, черт подери, существуют по всему свету. Должны же быть люди, которые и не чокнутые, и не скептики. Может быть, какая-то организация или центр при университете. Твой приятель-психиатр, к которому ты ходила, похоже, просто самодовольный пижон. Ты не звонила ему, не рассказывала насчет «Хампстеда»?

– Нет. Я знаю, что он все равно мне не поверит.

– А что ты рассказала полиции? Они не приезжали допросить тебя?

– Они просто хотели от меня изложения фактов… ну, в котором часу я туда спустилась, кого я там видела. Они сказали мне, что лучше вообще не спускаться по этой лестнице.

– А ты рассказала им о своем сне?

– Я не считала, что…

– Могу себе представить, как это будет звучать в суде. – Он заговорил с утрированным акцентом жителя Северного Лондона: – М-м-м, э-э-э, свидетельница, ваша честь, видела это все, понимаете ли, во сне. Она полагает, что преступление совершил призрак, который ходит в черном капюшоне и умер двадцать пять лет назад.

Она засмеялась.

– А твой отец предпринимал что-нибудь в связи с его предвидениями? Он когда-нибудь обращался к кому-нибудь?

– Нет, никогда. Он просто принимал это как есть. Он из шахтерской семьи… а шахтеры очень суеверны, они просто принимали вещи такими, какие они есть, особенно в них не копаясь. – Кен встал и мягко обхватил ее запястье. – Давай еще немного потанцуем?

На площадке он крепко сжал ее.

– Уверена, что не передумаешь?

– Я старая женщина, Кен. Просто старая женщина, понемногу выживающая из ума. Я думала, ты ухлестываешь только за эффектными молоденькими фотомоделями?..

Он нежно поцеловал ее в щеку.

– Ты и в самом деле старушка, Сэм, а? Я слышу, как скрипят твои суставы и гремят кости.

Она игриво ткнула его в живот кулаком.

– Дело во мне, – сказал он. – Это я становлюсь старым. Миновал сороковник, и теперь уже все идет под гору.

– И тебя беспокоит твой возраст?

– Я то и дело замечаю какие-то вещи. Крохотные физиологические изменения. Кожа становится дряблой, в неожиданных местах вырастают волосы. Память слабеет. Я порой разговариваю с людьми и забываю, как их зовут. Меня, по всей вероятности, в один прекрасный день обнаружат спящим под каким-нибудь железнодорожным мостом, завернувшимся в газеты. «Ах, глупый старый болван, не помнит, кто он такой, и все только бормочет и бормочет о каком-то хлебе из муки грубого помола и о шоколадных плитках. Так-так… Ну, может быть, он голоден. Похоже, он не ел несколько дней».

Она засмеялась.

– Ну пошли, пора спать.

– Порознь?

– Порознь, – ответила она твердо.

26

Ее разбудил одиночный и резкий тарахтящий звук.

Наверное, позвонили в дверь.

Сэм открыла глаза, звук повторился снова. Да, дверной звонок.

Комнату пронизывал странный желтоватый свет. Звонок опять зазвонил.

Ну, иду я, иду. Господи, Ричард, а тебе бы почему не открыть?

Она выпростала руку из-под одеяла и почувствовала, что он лежит рядом, но только не с той стороны. С чего вдруг?

О господи!

Опять это тарахтение, но это не дверной звонок, нет, это хрипло и прерывисто храпел мужчина, спящий с непривычной стороны постели.

Кен.

О господи! Нет, ну конечно же нет! Не может быть, чтобы она…

Но он по-прежнему спал рядом. Лучше бы он тихонько убрался прочь, пока темно, и тогда они, встретившись за завтраком, смогли бы сделать вид, что ничего такого и не произошло.

Могли бы…

А он продолжает лежать сбоку и храпеть, хотя уже наступило раннее утро и солнечный свет пробивался сквозь занавески. Привкус во рту отвратительный, в животе то бурчит, то возникают жуткие спазмы. Она лежала тихонько, не осмеливаясь пошевелиться, чтобы не разбудить Кена, пока не обдумает случившегося. Все, что в темноте можно было как-то иначе преподнести, замаскировать, при утреннем свете выглядело совсем по-иному. Спасительная темнота. В темноте можно сделать вид, что все, мол, нормально, не всерьез, а просто так, ничего особенного. Интересно, как она посмотрит в лицо Кену? Сэм почувствовала себя очень глупо, словно все, ради чего она так усиленно работала последние три года, сама же перечеркнула за одну ночь. Она, оцепенев, уставилась в потолок. Если бы можно было повернуть время вспять, только на несколько часов назад, в минувший вечер.

Ну и как же теперь все будет выглядеть? Что они будут говорить друг другу? Может, он скажет в это утро, что ей теперь неловко продолжать работать у него? Или он предоставит событиям развиваться, так сказать, своим путем, чтобы все решилось само собой? Тягостное каменное молчание в конторе. Язвительные замечания. Просмотр новых фотомоделей, когда она будет пристально следить за его реакцией на каждую претендентку, и муки ревности станут пожирать ее изнутри. В конце концов ей придется освободить свой письменный стол и уйти. Именно такое будущее уготовано для нее?