Мария Барышева - Коллекция

Сегодняшний бабкин «секретик» оказался именно таким.

И если есть еще, они могут оказаться не лучше. Вряд ли здесь может обнаружиться что-то, похожее на цветы, закрытые волшебным стеклом.

Хотя ведь был кулон, черный камень в объятиях плюща. Он красив. Он почти волшебен, разве нет?

Подождав, пока чай заварится, Кира налила себе чашечку и неторопливо пошла по коридору, осторожно ступая по проседающим доскам. В недрах квартиры настенные часы гулко возвестили о наступлении седьмого часа, и она остановилась, рассеянно слушая их бой. На улице был ранний светлый весенний вечер, но в квартире уже сгустились сумерки — сырые, мрачные сумерки, словно она находилась в другом измерении. Кира вздохнула и направилась в свою комнату. Как получилось, что она, молодая и симпатичная особа, воскресным вечером бродит одна среди мрачных сырых стен? Она подумала, не пройтись ли к морю, но мысль исчезла так же быстро, как и появилась. Хотелось с кем-нибудь поговорить… но лучше бы собеседник сам пришел сюда. Идти куда-то самой было лень.

«Я становлюсь домоседкой?» — удивилась она.

Подобная черта никогда не была ей свойственна, и Киру всегда страшила перспектива после замужества превратиться в домохозяйку. Ее последний кандидат в мужья делал намеки именно в этом направлении, и после того, как он заявил, что его жене следует заниматься исключительно домом, не тратя время на работу и тому подобные глупости, она распрощалась с ним прежде, чем он успел еще хоть что-нибудь произнести.

А вот теперь, поди ж ты, сидит дома воскресным вечером. И уже не первым.

Хотя, с другой стороны, куда ей идти?

Да к морю же, к морю!..

Неохота.

С последним ударом часов она вошла в спальню, включила свет и вздрогнула — в расплескавшейся от вспыхнувшей люстре тьме почудилось чье-то стремительное движение, словно посередине комнаты стояли люди, которые одновременно со щелчком выключателя стремглав кинулись в разные стороны. Ни звука, ни колебания воздуха — только лишь мелькнувшие тени.

Кира недоуменно моргнула, оглядывая абсолютно пустую спальню, потом раздраженно потерла лоб. Свет слишком яркий, а в квартире слишком темно, вот и начинаются всякие оптические эффекты… Не удивительно, что глаза у нее побаливают.

Отпив глоток чая, она поставила чашку на трюмо и вытащила из косметички кулон, поддев цепочку пальцем, и кристалл, кружась, закачался в воздухе. Сейчас он казался тусклым и невзрачным, а листья плюща — словно покрытыми плесенью. Сморщив нос, Кира бросила кулон обратно, но тотчас снова вытащила и осторожно потерла камень указательным пальцем. Потом надела цепочку на шею, поежившись от прикосновения кристалла к коже. Он был холодным. Очень холодным.

Кира взглянула на себя в зеркало, потом приспустила халат с плеч, расстегнула заколку, и волосы хлынули вниз, затопив обнажившиеся плечи и грудь, и в их окружении камень вдруг снова обрел свежесть и мягкий блеск. Он удивительно шел ей. Она допила чай, глядя на свое отражение, и уже хотела было поставить чашку обратно, но тут с другой стороны окна раздался грохот, ее рука дернулась, и чашка упала на пол. Кира метнулась к окну, ругнулась и легко стукнула ладонью по стеклу. Стоявший на железном подоконнике большой рыжий кот посмотрел на нее круглыми злыми глазищами, ссыпался вниз и исчез.

— Проклятые коты!.. — пробормотала она, отворачиваясь. Кира ничего не имела против кошек и все еще надеялась, что одна из них все-таки появится в ее квартире, но уличные коты выводили ее из себя своей привычкой метить оконные стекла. А ведь она только недавно вымыла окно, с трудом оттерев застарелые вонючие кошачьи метки и слой прилипшей к стеклам шерсти.

Чашка не разбилась, откатившись к стене, и Кира наклонилась за ней, но тут же про нее забыла, удивленно глядя на потрепанный, обтянутый желтой замшей альбом, втиснутый между тумбочкой трюмо и стеной. Невероятно, как она могла его раньше не заметить?!

Подняв чашку, она осторожно подвинула трюмо, и альбом тяжело шлепнулся на пол. Он был крест-накрест перетянут пыльными бинтами и покрыт паутинными лохмотьями с прилипшими к ним мушиными шкурками. Кира брезгливо смахнула их, потом отнесла альбом в ванную и тщательно вытерла его сухой тряпкой, после чего пошла в гостиную, забралась в кресло с ногами и закурила, глядя на альбом, который положила на журнальный столик, не торопясь пока развязывать бинты.

Альбом не мог сам так завалиться за трюмо. Его засунули туда специально.

Зачем? Что там такого?

Может деньги?

Или еще парочка тухлых яичек, раскатанных в лепешки?

Злясь на саму себя, Кира наклонилась и понюхала альбом. Пахло пылью и старой бумагой — ветхий, но вполне мирный запах. Она осторожно потянула концы бинтов, потом поддела ногтями затянутый узел, и тот поддался удивительно легко, словно только и ждал этого момента. Распустив бинты, она осторожно открыла альбом.

Внутри оказались фотографии — множество фотографий, и уж они-то имели к семье Ларионовых-Сарандо самое непосредственное отношение, ибо на первой же странице Кира обнаружила свой собственный детский снимок, на котором она, коротко стриженая, с очень серьезным видом в одних трусиках восседала на огромном полосатом арбузе. Улыбнувшись, она перевернула фотографию. На обороте почерком отца было написано: «Кирочке 2 года».

— Господи, как давно… — пробормотала Кира и начала задумчиво перебирать остальные фотографии. Детских снимков было много — и ее, и Стаса, который на большинстве фотографий выглядел обиженным и почти никогда не улыбался. Она никогда раньше не видела этих снимков. На многих фотографиях вместе с ними были и родители — еще молодые, веселые, беззаботные, и на одну из фотографий Кира смотрела особенно долго. На ней вся семья, нарядно одетая, стояла на набережной. Отец обнимал мать за плечи, пятилетний Стас и трехлетняя Кира держались за руки, и у каждого было по воздушному шарику. На заднем плане возвышался парусник-ресторан «Бригантина». Ресторан сгорел давным-давно и так же давно прекратила свое существование нарядная семья с воздушными шарами. Мама умерла. Отец сильно постарел и сильно изменился, и слышать не хочет о своем сыне. И только Кира и Стас теперь вновь, как много лет назад, могут держаться за руки, хотя и они теперь уже совсем другие люди, и детской беззаботности и наивных улыбок им не вернуть никогда.

Кира аккуратно отложила фотографию на столик и взяла следующую. На ней Раиса Сарандо была запечатлена одна. Она стояла в степи, на фоне древнегреческих руин, вытянувшись на носках и закинув руки за голову, и ветер развевал ее платье. Высокая, тонкая, с загадочной полуулыбкой, с полузакрытыми глазами, она сама казалась некой древней богиней, обряженной в современные одежды, которую ветер вот-вот унесет в заоблачную даль…