Александр Матюхин - 13 маньяков

Я был лишь столбом, к которому прибиты два замшелых деревянных указателя со стершимися короткими надписями. На меня садились вороны, на меня мочились собаки, я зарастал паутиной, а мальчишки вырезали на мне ругательства. Я покрывался трещинами, гнил под дождем, и муравьи прорыли во мне ходы, и птицы вили на мне гнезда – я был лишь столбом, лишь старым дорожным указателем. Но не в моих силах было остаться на этом перекрестке – надо было выбрать. Я шел по тротуару, а вокруг неспешно кружились в воздухе красно-желтые листья, равнодушные, как тупые автомобили на дороге, как нависающие над улицей громады домов. Они не могли ничего посоветовать, они просто падали, сорванные, уже умирающие. А убийца-ветер смущенно шептал что-то в остатках крон, и блеклые рваные тучи обнимали тусклое солнце, беспечно поднявшееся над тлеющим кострищем города. Побывав в каждом подвале, заглянув во все окна, глаза и лужи, я вернулся на вокзал и сел в электричку.

Азхаатот распял Иихсуса.

В этом все дело. Есть вещи, которые не исправить. Есть механизмы, которые не починить. Человек – как раз такой механизм. Когда что-то ломается, сколько ни склеивай, сколько ни сшивай, сколько ни заматывай изолентой, прежнего не вернуть. Надо выбрасывать.

Я проснулся в опустевшем вагоне. За окном нельзя было ничего различить, но электричка определенно не двигалась. Поднявшись, я медленно вышел в тамбур. Двери оказались распахнуты, а за ними находился самый обычный перрон, каких в пригородах многие десятки.

Ни единого человека, ни единого огонька. Пустота и тишина. Захлопнув с шипением двери за моей спиной, электричка умчалась в ночь. Я даже не обернулся. Она больше не имела значения. С этой станции мне уже не уехать. Конечная.

Темнота злорадно сжималась вокруг, от ее привычного дружелюбия не осталось и следа. Фонарь слабо помаргивал, бросая отсветы на часы, стрелки которых не двигались. Ветер легко сорвал объявление со стены, пронес его мимо, и удалось увидеть, что напечатанное на клочке бумаги не имело смысла – просто набор букв и цифр. Оглядевшись, я понял, что за пределами станции нет ничего, кроме ночи. Бутафория. Чтоб было где сойти с поезда.

– Привет участникам соревнований! – рявкнул голос, и я вздрогнул. – Физкульт-ура!

Он доносился из здания станции, откуда-то из-за стройного ряда турникетов. В нем хватало живой эмоциональности, но ее перекрывала явная машинная хрипотца. Это была запись.

– В здоровом теле – здоровый дух! – заявил голос и засмеялся.

Я пошел к его источнику. Страх легко покалывал сердце, словно перед экзаменом или свиданием. Происходящее само по себе не могло испугать меня, но вот то, к чему оно приведет, вызывало желание забиться в угол и заскулить. Впрочем, я давно к этому готовился.

– Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена! – надрывался невидимый оратор. – Главное не победа, а участие!

Я добрался до турникетов. Ни один из них не рискнул остановить меня.

Перед окошками касс стояло ржавое инвалидное кресло, к спинке которого длинными гвоздями был прибит полуразложившийся труп. Голова его запрокинулась назад, заплесневевшая кожа на щеках оказалась разрезана таким образом, чтобы не мешать нижней челюсти отвиснуть до самой груди. В расширенный таким образом провал рта был вставлен массивный диктофон, динамик которого и воспроизводил торжественную речь.

– Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья! – поделился мудростью мертвец.

Я согласно кивнул.

И в следующее мгновение увидел в стекле кассы отражение того, кто бесшумно подходил ко мне сзади. Массивный силуэт, рваное старое пальто, отвисшие уши на макушке, маленькие, близко посаженные глазки. Клыки. Клыки.

Клыки.

Он пришел выбросить пришедшее в негодность устройство. И можно было бежать, прятаться, скрываться, надеясь на чудо, умоляя о пощаде. А можно – развернуться и встретить судьбу лицом к лицу, не заботясь о том, что будет потом. Ведь результат неизвестен нам обоим: кто-то обретет инвалидное кресло и несколько толстых гвоздей, а кто-то – рваное пальто и рыло.

Азхаатот распял Иихсуса.

– Пусть победит сильнейший! – крикнул за спиной мертвец.

Маньяк № 11

Алексей Шолохов

В строгих традициях

Еду как-то в трамвае, смотрю – номер 52. Думаю – вот и у меня 52 трупа.

Лезвие топора блеснуло на солнце и со свистом опустилось на шею Сергея. Крови почти не было – Сергей умер еще вчера, а избавиться от тела у Светы времени не было. Как она и предполагала, с одного раза голову отсечь ей не удалось: лезвие застряло в позвонках. Света попыталась вытащить топор, но кости защемили металл и не хотели отдавать оружие. Света уперлась правой ногой в спину бывшего любовника и со всей силы дернула. Только сейчас она поняла, что заметание следов – труд не из легких. Но она была готова к нему. Света, если уж на то пошло, готова была искрошить в порошок этого ублюдка. Искрошить, а потом развеять по ветру.

Света замахнулась, и топор снова полетел к цели. Лезвие вошло в сантиметре от бурой раны. Сейчас Свете показалось, что топор вошел глубже, но шейные позвонки все равно держали голову. В этот раз грозное орудие вышло легче. Света перевела дыхание, замахнулась и ударила. Лезвие вошло точно во вторую рану. Голова вывернулась, но кожа не дала ей отвалиться. Света нагнулась и несколько раз провела по коже топором. Она взяла голову за каштановые волосы, повернула к себе лицом и посмотрела в прикрытые глаза. Ей показалось, что этот придурок вчера сломал себе шею, когда упал с лестницы. Нет, он и тут ее обманул. Если бы шейные позвонки были сломаны, разве она провозилась бы столько с головой? Обманщик. Света плюнула в лицо мертвой голове и бросила ее в подкопченную бочку для мусора.

Она провела рукой по лбу, оставив бордовый след. Посмотрела на обезглавленное тело и села на шины, сложенные друг на друга под кустом черноплодной рябины. Топора она так и не выпустила. Окровавленная рука даже вроде бы прилипла к топорищу, но Света не стала проверять. Снова посмотрела на труп. Он теперь никого не обманет. Света не чувствовала ни обиды, ни злости. Это-то и было самым странным – она не чувствовала вообще ничего. Только липкую рукоятку топора.

Все ведь шло хорошо. Сережа был внимательным, да и в постели если не бог, так его первый зам. Ни один мужчина до него не дарил ей столько удовольствия. Все было хорошо. Секс, подарки, а самое главное, он в ней души не чаял. Все испортили дети. Дети, дети, дети…

Света подошла к этому вопросу издалека. Расспросила о семье. Разумеется, о бывшей семье. Сергей не скрывал и рассказал, что да, мол, была жена, но развелся с ней пару лет назад и, как он видит теперь, не зря. Она помнила все слово в слово. Она помнила, в какой момент он улыбнулся, в какой расстегнул верхнюю пуговицу. Они тогда сидели в пиццерии, а там кондиционер сломался, что ли? Поэтому было невыносимо жарко. Он ей говорил о том, что первая жена не могла родить, и это стало одной из причин развода. Если честно, Света не понимала таких людей. Что значит «не могла родить» – не могла забеременеть? Не могла, не могла… Как ей говорила мама: а ты смоги. А ее мама знала, о чем говорила. Да Света и по себе знала – нужно просто захотеть.