Покой - Джин Родман Вулф
В ту ночь я лежал в постели и не мог заснуть. Желание – штука странная, своенравная: в квартире Лоис меня к ней почти не влекло. Теперь я несколько раз был на грани того, чтобы одеться или позвонить ей. Я представил себе, как мы вдвоем бродим по холмам к югу от реки, вспомнил тетю Оливию и профессора. Не верю, что тетя когда-либо уступала другим своим любовникам до замужества, но уверен, что во время этих походов она часто отдавалась профессору Пикоку. Он был молод, строен и красив; самое главное, он был интеллектуал и отчасти педант – к людям с таким складом ума Оливию Вир тянуло всю жизнь.
Но уступит ли Лоис при подобных обстоятельствах мне? Несомненно, она была опытной женщиной; я не стал бы для нее первым после развода. Я вспомнил, какое тепло разожгло в ней виски, прежде чем одолело; надо прихватить фляжку и позаботиться об одеяле, которое можно расстелить на земле.
Она сказала, что кладбище находится рядом с домом, заставшим Гражданскую войну. Конечно, заброшенная ферма – в тех холмах их много. Забор из штакетника уже сгнил, земля для захоронения заросла деревьями и кустарником, надгробные плиты – а может, там и вовсе были кладбищенские доски – упали надписью вниз.
– Видишь плиту? – Маргарет присела на корточки у каменного порога, постукивая по нему грязным пальцем. – Под ней призрак.
– Врешь.
– Вот и не вру. Видишь этот дом? Когда мы переехали, в доме обитал призрак ведьмы Белл. Мой папа разыскал знахарку – она наполовину индианка, про такие вещи знает все – и потом молился, а она колдовала, они уложили призрака в землю и положили сверху камень. Каково это, по-твоему, – быть призраком, которого придавили здоровенной плитой, положив ее прямо на грудь? Она пригвождена к месту; мы знаем, что это именно женщина, потому что иногда она говорила и угрожала, дескать, сделает с нами разные штуки; и еще руками и ногами дергала под землей, только этого не видно. Прямо сейчас я стою на ее лице, но не боюсь. Днем я ее никогда не боюсь, разве что в грозу.
– Это всего лишь порог вашего дома. Думаешь, я не знаю, что такое порог?
– Это могильная плита. Если ее перевернуть, там будет написано чья.
Билл Баттон, сидя на красном кожаном диване рядом с баром в моем кабинете, почесывает в затылке, то скрещивает, то разгибает ноги.
– Что все это значит?
– Вы про визит миссис Портер? Вы ее слышали – хочет посадить дерево на моей могиле, когда меня не станет. Это ее хобби: она сажает деревья исчезающих американских видов на могилах своих друзей.
– Да, но что все это значит?
– Хотите сказать, почему я ее терплю? Она была близкой подругой моей тети, когда я был мальчиком. Тогда она была красивой женщиной, блондинкой.
– И вы собираетесь поужинать с тем, волосатым?
– Раз уж вы улетаете обратно в Нью-Йорк, почему бы и нет?
– Ден?
– Да.
– Я тебя разбудила?
– Да.
– Ден, прости за вчерашнее. Обычно я не такая, честное слово. Мне не следовало пить, я слишком устала.
– Тебе не за что извиняться – ну, помимо того, что ты меня разбудила.
– Ден, сегодня я снова отправлюсь на поиски. Я подумала, ты мог бы пойти со мной.
– Нет, если ты собираешься копаться в могиле.
– Что?
– За твоим холодильником мотыга и лопата. Я видел их вчера вечером, когда убирал.
– Ден, я дурачила тебя насчет могил. Приходи, позавтракай со мной, и я все объясню.
Я принял душ, побрился и оделся, оглядывая при этом свою маленькую квартирку. Она была загроможденной и грязной, но жилище Лоис тоже было загроможденным и грязным; маловероятно, что многое изменится, если мы поженимся – для детей уже слишком поздно. Будем жить вдвоем в квартире побольше, но такой же загроможденной и грязной. Интересно, захочет ли она уволиться с работы?
– Вафли и сосиски – годится? Вафли чересчур подрумянились, когда я пошла застилать постель, но, по крайней мере, сосиски поджарились как надо. И кофе. Садись и выпей кофе.
Я сел, окинув взглядом гостиную; она была заполнена недорогой, яркой мебелью.
– Мне не следовало говорить тебе про кладбище, Ден, это неправда. Могу я сказать, что действительно ищу?
– Ты о чем-то прочитала в дневнике?
Лоис кивнула, взмахнув каштановыми кудряшками.
– Ты должен был рано или поздно догадаться. Я же стала такой занятой после того, как получила этот дневник. Ден, помнишь тот день, когда мы его купили? Ты повел меня куда-то, и когда я вернулась домой, мне не хотелось спать; я была очень взволнована и решила, что просто успокоюсь и почитаю, вместо того чтобы ложиться спать. Я так и сделала, сидя прямо здесь, задрав ноги и попивая растворимый кофе. Текста не так много, как притворялся мистер Голд. Невзирая на бисерный почерк и тонкое перо Кейт Бойн, когда пишешь от руки, на странице никак не получится уместить столько, сколько можно напечатать. По большей части записи довольно обыденные: куда ходила гулять, с кем флиртовала, что думала про своих нанимателей и их друзей – впрочем, все это интересно с точки зрения местной истории. А потом… Ден, ты когда-нибудь слышал об Уильяме Кларке Квантрилле?
– О партизане? Разумеется.
– Он родился неподалеку отсюда. Ты, вероятно, тоже это знал, хотя почти все считают его южанином, потому что он сражался за Конфедерацию. Но он был выходцем со Среднего Запада, как Грант и Шерман.
– А он тут при чем?
– Ден, Квантрилл приехал сюда с горсткой людей в 1863 году. Они ехали по старой речной дороге, которая раньше петляла вдоль южного берега. Кейт Бойн утверждает, что партизаны зарыли здесь сорок тысяч долларов золотом.
– Ты хозяйка этой фермы?
– Я наемная работница. Я миссис Доэрти.
– Где хозяин?
– А вам-то какое дело? – Она стоит на месте, уперев руки в костлявые бедра, ее голубые глаза неприязненно перебегают с одного незваного гостя на другого: семеро верховых бандитского вида. Рыжие волосы уже тронуты сединой, а руки грубые, как у землекопа.
Бородач спрыгивает на землю, отталкивает ее и колотит в дверь прикладом револьвера «Кольт Нейви».
– Да нет там никого.
Бородач поднимает щеколду и входит, взмахнув остальным, которые привязывают своих лошадей к перилам крыльца и идут
