Питер Джеймс - Пророчество
– Проверяли, видите?
Она кивнула.
– Это невозможно. Двери не могут открыться. До тех пор, пока не подойдет кабина.
Он вставил ключ в небольшой ящик на стене и, повернув его, открыл металлическую дверцу. Под ней оказались ряды переключателей и мигающих огоньков. Один оранжевый огонек не мигал, и он некоторое время смотрел на него, потом несколько раз нажал кнопку и заколебался. Затем он нажал еще две кнопки, после чего зазвенел звонок. Нажав еще одну, он остановил его.
– Придется остановить всю систему, – сообщил он. – Это не очень-то им понравится. – Лифтер потянул рычаг, при этом раздался громкий лязг. Все лампочки перестали мигать и загорелись ровным светом.
Он встал на колени, вставил длинный инструмент в крошечное отверстие в нижней части одной из дверей лифта и резко повернул. Повторив процедуру с таким же отверстием наверху, а потом с отверстиями в другой двери, он медленно всунул пальцы в щель и начал раздвигать двери. Они разъехались в стороны настолько, чтобы можно было просунуть голову.
Он жестом приказал Фрэнни оставаться на месте и, взяв фонарик, наклонился внутрь и направил его вниз.
– О боже… – Он отшатнулся и закашлялся. Бессмысленным взором он скользнул по Фрэнни, потом глаза его разъехались в разные стороны, губы задрожали; фонарь выпал из ослабевших пальцев. Он кинулся к ведру, упал на колени, и его стошнило.
Фрэнни подобрала горящий фонарик и шагнула к проему дверей, до ужаса боясь того, что ей предстояло увидеть. Пятнышко света от фонаря двигалось вниз по дальней стенке шахты.
Когда оно достигло дна, она увидела пыль, сбившуюся в клубки, сигаретные окурки, ключи, пакет из-под молока, детскую погремушку. В шахте стоял отвратительный запах экскрементов. Она почувствовала теснение в груди, когда луч высветил ткань в тонкую светлую полоску, а под ней что-то бесформенное. Блестящий кожаный мокасин с красной и зеленой ленточками поперек и золотой пряжкой. Сердце ее неровно колотилось. Свет выхватил из темноты какое-то бледное пятно. Это было лицо Себа с широко открытыми глазами, как будто они пытались выскочить из орбит; на мгновение Фрэнни даже показалось, что с ним все в порядке, он жив, только в шоке.
До тех пор, пока не осознала, что тело лежит на животе, а голова повернута на сто восемьдесят градусов, и не увидела торчащий из шеи белый обломок кости. Потом она разглядела густую красно-оранжевую массу, размазанную по волосам и валиком лежавшую за ушами. Фрэнни жалобно заскулила. Из спины на несколько дюймов торчало нечто похожее на пронзившую его кривую палку; остро заточенная, она проколола пиджак точно посередине, между лопаток. Кость, догадалась она, одно из ребер.
Фрэнни судорожно глотнула воздух и попятилась на нетвердых ногах, желудок забурлил, в мозгу, словно проявляющаяся фотография, возникало белое лицо Себа. Она вжалась в стену. Один за другим раздавались звонки: отчаянные, тревожные, сверлящие тишину сигналы. Она тяжело дышала, охваченная ужасом, уставившись в черную полоску между дверями, словно ожидая, что Себ в любой момент может вылезти из ямы.
Фрэнни повернула голову. Лифтер набирал номер на телефоне, висевшем на стене. От запаха его рвоты желудок Фрэнни сдавил спазм; она повернулась и бросилась вверх по ступенькам в вестибюль. Здесь тоже пронзительно звенел аварийный сигнал, и швейцар в своей роскошной униформе, украшенной галунами, с тревогой на лице прошел мимо нее к двери в подвал.
На подгибающихся ногах она пробежала по мраморному полу, выскочила через вращающуюся дверь навстречу порыву завывающего ветра и упала на тиковую скамейку, все еще держа в руке фонарик. Фрэнни выключила его, потом включила. Выключила и снова включила, чувствуя, как резиновая кнопка прогибается и щелкает под ее пальцами.
Она посмотрела на струю фонтана, которую сдувал беспощадный ветер. Хлопая крыльями, рядом приземлился голубь, выжидательно уставившись на нее, но она видела только серое пятно на асфальте. Люди еще обедали. Издалека до нее доносились стук ножей и вилок, смех и болтовня. Они вместе с Себастьяном должны были сейчас сидеть в ресторане, обсуждая способы выжить. Фрэнни уткнулась лицом в ладони, зажала пальцами уши, отгородившись от приближающегося свиста сирены, рассекающего воздух, и беззвучно тряслась от горя. И от ужаса.
Она с благодарностью отхлебнула горячий сладкий чай и осторожно поставила чашку на пробковую подставку на большом обеденном столе красного дерева, блестевшем, словно ледяной каток. С противоположной стены на нее с портрета смотрел мужчина в горностаевой шубе, с цепью шерифа на шее, имеющий фамильное сходство с Себом – те же крупные черты лица, но без дружелюбия Себа.
Она повернулась к полицейскому – сидящему напротив нее констеблю Бойлу. Рядом с ним на столе лежал блокнот. Бойл спокойно сидел в кресле, расправив широкие плечи. В тридцать с лишним лет его лицо сохранило детскую пухлость: глаза в форме полумесяца и толстые мягкие губы. Однако манеры его были жесткими, как у человека опытного, умудренного законом улицы. Он источал атмосферу легкой грусти, как бы сожалея о том, что в человеческой жизни существуют вещи, изменить которые выше его сил.
Время от времени он улыбался ей, и каждый раз это проявление доброты и сочувствия вызывало у Фрэнни новый поток слез, она шмыгала носом, моргала и продолжала свой рассказ, дюйм за дюймом продвигаясь вперед, иногда возвращаясь, десяток раз прокручивая в памяти каждый шаг и добавляя новые детали.
– Франческа, вы уверены, что было десять минут второго? – Его голос звучал ровно и педантично, и Фрэнни едва сдерживалась, чтобы в раздражении не наброситься на него.
– Да. – Затем она добавила: – Я помню, что посмотрела на часы, когда мы подошли к лифтам. – Но про себя она думала: «Он мертв. Ничто не вернет его. Какое, черт побери, имеет значение, сколько было времени?» – Мы договорились встретиться в час, чтобы пообедать, и я опоздала. Я появилась здесь не раньше десяти минут, и, когда мы выходили, он сказал, что нам нужно торопиться, потому что он должен вернуться к двум. У него возникли какие-то проблемы на работе.
– Почему вы опоздали?
Она снова резко вздохнула, борясь с раздражением. Часы на стене показывали 2.45. У нее болел живот. Фрэнни отпила еще чая. Кто-нибудь на стройке может вспомнить ее, подумала она, хотя это почти невероятно.
– Я думаю, я просто не рассчитала время. И еще, раз уж я была в этих местах, я хотела взглянуть на старую закусочную, принадлежавшую нашей семье, – это там, в Сити-Филдс, где идет реконструкция, – и сделала крюк в ту сторону. – Она пожала плечами.
– И никто не вышел вместе с вами к лифтам?
– Никто.
Привет, малыш!
– Вы… э-э… регулярно обедали с мистером Холландом?
Привет, малыш! Голос Себа звучал в голове как эхо.
– Нет. Мы вместе учились в университете.
– Какова причина вашей сегодняшней встречи?
Я хотела предупредить его насчет планшетки.
– Мы… не виделись с ним после окончания университета и вдруг пару недель назад случайно встретились в ресторане. Он сообщил мне о своей помолвке и сказал, что мы должны как-нибудь пообедать вместе.
Констебль поднял брови.
– Простите за вторжение в вашу личную жизнь, Франческа, но скажите, было ли что-нибудь – вы понимаете – между вами и мистером Холландом?
– Нет.
– А в университете?
Она задумалась. Один раз. На одной вечеринке они целовались на диване. Но в то время она встречалась с кем-то другим, и дальше этого дело не пошло. В принципе это могло бы произойти.
– Нет. – Фрэнни посмотрела на него. – Вы думаете, я толкнула его? В порыве ревности? Или из-за того, что я могла бы выйти за него замуж? – Она вспыхнула от ярости и заметила, что у полицейского хватило совести слегка покраснеть.
– Это всего лишь моя работа – рассматривать все с разных сторон.
Привет, малыш! Выражение лица Себа, когда он шагнул в пустоту. Как будто он приветствовал кого-то. Маленького мальчика.
Эдвард.
Он видел Эдварда.
– Значит, я – подозреваемая в убийстве, так это надо понимать?
Он воздел руки к небу.
– Ну что вы! Ничего подобного. Но я обязан составить полный отчет. – Констебль улыбнулся. – Поймите, мне пришлось ехать сюда в такой холод. Человек мертв, и обстоятельства смерти очень странные. В ходе следствия мы должны показать – ради всех и в особенности ради погибшего и его родственников, – что мы учли все возможности.
Внутри у нее все было забито мокрым тяжелым песком. Лицо Себа отчетливо всплыло в ее памяти; она вновь увидела его лежащим там, в грязи. Лицо полицейского поплыло, и на его месте возник Себ. Стол пополз куда-то вбок, и Фрэнни схватилась за него, чтобы не дать ему упасть. Она прижалась к нему щекой, увидела свое расплывчатое отражение в зеркальной поверхности, и из глаз хлынули слезы.
