Говард Лавкрафт - Единственный наследник

Что касается бумаг, то кое-какие из них действительно исчезли со стола к счастью, как раз те, которые я уже успел просмотреть и сложил в отдельную стопку. Я так и не мог понять, кому и зачем вдруг вздумалось прокрасться ночью в дом и прихватить с собой эти документы. Допустим, злоумышленник заинтересовался домом Шарьера с корыстной целью например, желая отсудить его себе, но ведь эти бумаги не имели никакой ценности с юридической, точки зрения, ибо представляли собой всего-навсего научные заметки о долголетии крокодилов, аллигаторов и прочих подобных им тварей. Одержимость, с которой покойный доктор изучал вопрос долголетия рептилий, уже не составляла для меня тайны; однако если он и открыл какие-то секреты выдающейся продолжительности жизни пресмыкающихся, то ничто в бумагах не указывало на это. Впрочем, дважды или трижды мне попадались довольно туманные упоминания о неких «операциях» по продлению жизни, но чья жизнь имелась в виду, мне установить не удалось.

Я принялся разбирать бумаги дальше и обнаружил в них массу листков, исписанных одним и тем же скорее всего, докторским почерком. Просматривая их, я познакомился с несколько странным ответвлением его научных поисков то была подборка материалов о неких загадочных мифических существах, одно из которых именовалось Ктулху, а другое Дагон. Очевидно, они были морскими божествами, происходившими из неизвестной мне древней мифологии; наряду с ними в рукописях упоминалось о так называемых глубоководных людях-амфибиях, которые обитали в морских глубинах и были, по всей вероятности, жрецами служителями культа Ктулху и Дагона. Эти глубоководные, насколько я понял, тоже отличались завидным долголетием.

Среди исписанных листков я нашел две фотографии. На первой из них была запечатлена статуя некой на редкость отвратительной земноводной твари, грубо высеченная из огромного монолита. Фото было снабжено пометкой: «Вост. побережье Хиваоа, Маркизск. о-ва. Объект поклонения?» На втором снимке я увидел тотем североамериканских индейцев; взятое за его основу животное тоже было земноводным или пресмыкающимся. Это изображение сопровождалось надписью: «Тотем племени Квакиутл. Пролив Кваци-но. Такой же т. воздв. индейцами плем. Тлингит». Похоже было, что в стремлении достичь своей вожделенной цели доктор Шарьер глубоко изучил древние колдовские обряды и первобытные религиозные верования.

Что это была за цель, я понял довольно скоро. Проблема долголетия являлась для него не теоретическим, но чисто практическим вопросом он желал продлить свою собственную жизнь. Некоторые зловещие намеки, содержавшиеся в рукописях доктора, позволяли предположить, что он преуспел в своих самых безумных дерзаниях, и это вызвало в моей душе новый приступ тревоги я опять вспомнил о загадочной личности Шарьера-первого, волею судьбы тоже хирурга, последние годы жизни и смерть которого были окутаны столь же непроницаемой завесой тайны, как рождение и юность Шарьера-второго, скончавшегося в Провиденсе в 1927 году.

Хотя события прошедшей ночи не слишком меня напугали, я все же счел за благо не искушать судьбу и приобрел в лавке подержанных вещей уже далеко не новый, но вполне надежный и, самое главное, отличавшийся мощным боем «люгер». Другой моей покупкой стал фонарь с отражателем он давал яркий свет и в то же время, в отличие от старой лампы, не слепил глаза. Если ночным визитером был кто-то из соседей, рассуждал я, то наверняка похищенные бумаги только раздразнят его аппетит и рано или поздно он предпримет повторное вторжение. На этот случай я и запасся оружием и новым фонарем; я был полон решимости не колеблясь открыть огонь по мародеру, если он вдруг снова заберется в дом и, будучи застигнут мною в его стенах, попытается удрать безо всяких объяснений. Впрочем, я искренне надеялся, что до стрельбы дело не дойдет.

На следующую ночь я возобновил изучение книг и бумаг доктора Шарьера. Многие из книг были датированы XVII-XVIII веками, из чего я заключил, что они достались Шарьеру от его далеких предков. Несколько книг на французском языке представляли собой перевод с английского и принадлежали перу Р. Уайзмена того самого, у которого обучался живший в XVII веке молодой Жан-Франсуа Шарьер. — Налицо была связь между Шарьером-первым парижским учеником Уайзмена и Шарьером-вторым, скончавшимся в Провиденсе, штат Род-Айленд, три года тому назад.

Вообще же эта библиотека представляла собой довольно причудливую мешанину из самых разнообразных изданий на многих языках от французского до арабского. Названия большинства из них ничего мне не говорили, хотя я довольно неплохо владею французским и чуть-чуть знаком с другими романскими языками. Например, тогда я не имел ни малейшего представления, что скрывается под таким заглавием, как «Unaussprechlichen Kulten» барона фон Юнцта, хотя и подозревал, что оно перекликается с названием книги графа д'Эрлетта «Cultes des Goules», поскольку оба эти издания стояли рядом на книжной полке. Книги по зоологии соседствовали с увесистыми томами, посвященными древним культурам. Томов этих было великое множество; я только перечислю некоторые из них «Исследование связи культур народов Полинезии и индейцев Южной Америки, в частности Перу», «Пнакотикские Рукописи», «De Furtivis Literarum Notis» Джанбаттисты Порты, «Kryptografik» Тикнесса[5], «Daemonolatreia» Ремигиуса[6], «Век амфибий» Бэнфорта... Были здесь подшивки старых газет «Трэнскрипта», издававшегося в Эйлсбери, штат Массачусетс, аркхэмской «Газетт» и многих других. Что же касается книг, то некоторые из них, без преувеличения, являлись изданиями огромной ценности. Судите сами самое позднее из них было датировано 1820, а самое раннее 1670 годом! Все они были изрядно зачитаны, но в целом сохранились неплохо, принимая в расчет их весьма солидный возраст.

К сожалению, в то время я не уделил библиотеке Шарьера достаточного внимания, действуя по пословице, согласно которой избыток знаний вредит человеку больше, нежели их недостаток. Я, однако, успел обнаружить среди древних фолиантов нечто, напоминавшее на первый взгляд толстый научный журнал, но при более детальном рассмотрении оказавшееся тетрадью для записей, которые, судя по датам, относились к периоду времени, явно выходившему за рамки лет, прожитых Шарьером-вторым. Тем не менее все записи (и это не вызывало у меня никаких сомнений) были сделаны рукой покойного хирурга; несмотря на более чем почтенный возраст первых страниц в сравнении с последними, почерк на всех был одинаков мелкие крючковатые буквы, теснящиеся одна к другой в ровные, плотные строки. Записи эти представляли собой своеобразную хронологическую регистрацию явлений, связанных с излюбленной темой доктора и, насколько я мог судить, бравших свое начало с очень давних времен. Некоторые тексты сопровождались небрежно выполненными иллюстрациями, производившими, тем не менее, довольно сильное впечатление похожее чувство мы испытываем, глядя на наскальные рисунки первобытных художников.