Ф. Коттэм - Темное эхо

— Я скучаю по твоей матери, — минуту спустя промолвил отец. Голос его прозвучал устало под бременем той скорби, что выходила на первый план всякий раз, когда упоминалась моя матушка. — Господи, Мартин, как же я по ней скучаю…

— И я, — последовал ответ.

Я не погрешил против истины и вел затем машину в полном молчании. Но пусть и нелегким оно было, это молчание, его никак нельзя назвать вымученным. Просто тут нечего добавить. Смерть матери оставалась ничуть не менее ужасным событием даже по прошествии доброй дюжины лет. Я не мог презирать отца за те слова, что он произнес от сердца. Однако предложить хоть что-то утешительное тоже был не в состоянии.

За ужином его настроение улучшилось. После нескольких глотков шампанского отец вроде бы начал возвращаться к своему привычному образу.

— Что ты слышал про Гарри Сполдинга?

— Представитель «потерянного поколения» Хемингуэя.

— Как прикажешь понимать? — насупился отец.

— Не знаю. Наверное, он был чем-то вроде Дика Дайвера.

— Дик Дайвер — вымышленный персонаж Скотта Фицджеральда.

— Это мне известно. Но… Отец, ты понимаешь, что я имею в виду. Он был одним из тех богатых американских экспатриантов, которые украшали собой Ривьеру в двадцатые годы. — Конечно, в этом вопросе я не был полнейшим профаном. В конце концов, речь шла о любимом литературном жанре Сузанны. И, словно желая это доказать, я прибавил: — В ту пору имелось множество самых разных Гарри Сполдингов. Состоятельные и беспомощные любители приятного времяпрепровождения с легкими претензиями на художественный вкус. По шаблону Джеральда Мерфи. Летом они обитали на юге Франции, а зимовать отправлялись в Церматт. Сполдинг играл в поло и выигрывал регаты на борту своей прославленной яхты.

— Смотрю, ты очень хорошо информирован.

— Все это было в каталоге сегодняшнего аукциона.

— Буллен с Клоуром не историки, Мартин. Они падальщики, старьевщики моря. Давай-ка я тебе расскажу о настоящем Гарри Сполдинге.

Мой отец отнюдь не принадлежал к числу докучливых самоучек. Он был просто очень талантливым стипендиатом, которого обучали иезуиты Амплфортского колледжа. С другой стороны, отец упустил шанс поступить в университет, в результате чего испытывал комплекс интеллектуальной ущербности, который порой заставлял его вести себя с излишней напыщенностью при обсуждении академических тем или вопросов из культурной области. Он был склонен к догматизму, ханжеству и педантичности. При всем при этом, как однажды заметила Сузанна, мой отец обладал первоклассным умом. И ей можно верить, коль скоро она сама имела больше научных верительных грамот, чем кто бы то ни был в моем окружении, и умела выносить точные суждения. Лекцию о настоящем Гарри Сполдинге, впрочем, пришлось немного отложить, потому что по ресторану тенью скользнул официант и встал возле отцовского локтя в ожидании заказа.

Мы ужинали в «Кундане» на Хорзферри-роуд. Это англо-индийское заведение, неброское и дорогое по высшему разряду. Его основная клиентура представлена высокопоставленными чиновниками, пожилыми парламентскими «заднескамеечниками» и адвокатами с обильными гонорарами от Уайт-холла. Отец ходил сюда годами. Вряд ли за все это время их меню хоть раз обновилось. Мне вновь пришло на ум, что для человека с подобными наклонностями морской вояж и в самом деле звучит дико экстравагантно, совсем не вписывается в его характер. При этой мысли в памяти всплыло выражение отцовского лица, когда мы шли мимо закутанной в саван яхты несколькими часами ранее.

Итак, выяснилось, что Гарри Споддинг был героем Первой мировой. Он начинал лейтенантом командиром американского пехотного взвода на поздних этапах войны на территории Франции и Фландрии. Миролюбивый Вудро Вильсон в конечном итоге довел Америку до вступления в конфликт. Причем он на самом деле являлся убежденным пацифистом, мечтающим о послевоенной Лиге наций, чтобы уже никогда не повторилась та мясорубка, в которую он вовлек свою страну.

А вот на американских солдат куда более сильное влияние оказывали воинские идеалы и философия менее миролюбивого предшественника Вильсона, Теодора Рузвельта. На переломе столетия, в период испано-американской войны, Рузвельт лично возглавил кавалерийскую атаку на Кубе. Он был воинственным, несговорчивым и решительным сторонником мнения, что всякий раз, когда речь заходит об интересах Америки, действует аксиома «кто силен, тот и прав». Именно Тедди Рузвельт основал громадные форты, где проходили обучение американские войска. Именно он ввел правило, что солдаты должны получать надлежащее денежное, а также вещевое довольствие в форме самых лучших ботинок и самых теплых одеял — не говоря уже о военной технике и снаряжении.

Когда в 1917 году была объявлена мобилизация, армия США столкнулась с опытными немецкими дивизиями, которые удерживали свои окопы и прочие позиции на протяжении четырех лет атак и контратак. Американцы были хорошо подготовлены к войне, уверены в себе и прекрасно обучены. Дрались они храбро и самоотверженно. Но даже в той армии, где воинская доблесть была обычным делом, подвиги лейтенанта Сполдинга слыли легендарными.

— В конечном итоге ему присвоили звание майора и предложили возглавить отборное штурмовое подразделение, — продолжал мой отец. — Во многих смыслах их можно считать предтечей того, что нынче мы именуем спецназом. Среди этих солдат звание играло второстепенную роль. Так же как и происхождение, которое в случае Сполдинга характеризовала невероятная привилегированность. Он был любимым отпрыском одной из наиболее богатых династий американских банкиров. Однако играть свою роль был поставлен за личные заслуги на поле боя. Так же как и все прочие члены его группы.

— А у них было свое название? Как-то обозначалось их подразделение?

Отец отпил шампанского, затем ответил:

— «Иерихонская команда».

Он сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек бумажник и достал из него фотоснимок, который положил между нами на белую льняную скатерть. Я взял карточку и принялся ее разглядывать в неярком свете ресторанного интерьера. У нас на столе стоял канделябр, и я придвинул его поближе. Печать была свежая, однако я знал, что сам снимок сделали девяносто лет тому назад. Изображенные на нем люди напоминали футбольную команду: первый ряд сидел на корточках, а второй стоял во весь рост. Все до единого юны. Подстрижены чуть ли не под корень. Ни одного негра. Впалые глаза, первобытно-свирепый вид. Вооружены до зубов ножами, кастетами, револьверами и короткоствольными карабинами увеличенного калибра, о чем свидетельствовал необычно большой диаметр патронов в лентах нагрудных патронташей. У всех на лицах написана странная, жутковато-больная улыбка, словно они были пьяны от крови. Мне, впрочем, не показалось благоразумным разделить с отцом такой вердикт в отношении людей на этой фотографии, так что я просто кивнул, надеясь, что мой жест сойдет за выражение уважительной оценки. Хотя, если честно, в моих глазах эти солдаты скорее смахивали на охотников за боевыми сувенирами типа отрезанного уха.