Сомерсет Моэм - Маг

— Рядом со мной сидит мадам Мейер, — продолжала шептать Сюзи. — Она служила гувернанткой в Польше, но была слишком красива для такой деятельности и теперь живет с художником-пейзажистом, что сидит по левую руку от нее.

Артур взглянул на пейзажиста и увидел чисто выбритого, элегантно одетого, красивого мужчину с копной седых курчавых волос. Речь и манеры Мейера напоминали романтический стиль тридцатых годов прошлого века. Говорил он легко и свободно, но вещал не более чем обще известные истины. Жизнерадостная миниатюрная леди, разделявшая с ним судьбу, внимала его речам с восхищением, которое явно льстило художнику.

Мисс Бойд уже описала Артуру всех, кроме молодого Рэгглза, известного своими натюрмортами, и Клэйсона, скульптора из Штатов. Рэгглз, по ее мнению, представлял в «Шьен Нуар» высшее общество. Его одежда напоминала костюм для верховой езды, а ноги были слегка искривлены, будто большую часть времени он проводил в седле. Лишь Рэгглз пользовался душистой помадой для ухода за своими гладко зачесанными волосами. Главной же отличительной чертой его облика было то, что он носил свободное пальто с розовой подкладкой, и Уоррен, плохо запоминавший фамилии, мог вспомнить его только по этому признаку. Но все считали, что он знаком с герцогинями, живущими в фешенебельных районах, и иногда обедает с ними в роскошных ресторанах.

У мистера Клэйсона был красный нос и нудная привычка произносить торжественные речи. Своими поблескивающими глазами, красными щеками и светлой остроконечной бородкой он напоминал известный автопортрет Франса Хальса, однако туалет Клэйсона был точной копией тех одежд, в которых карикатуристы изображали в юмористических журналах современных французских модников. Он даже по-английски говорил с французским акцентом.

Едва мисс Бойд начала оживленно перемывать ему косточки, как дверь широко распахнулась, и в комнате появился высокорослый и толстый господин. Театральным жестом он сбросил с себя плащ.

— Мари, освободи меня от этого пончо. И повесь мое сомбреро на подходящий крючок.

Говорил он на отвратительном французском, но слова были столь высокопарны, что все рассмеялись.

— Этого я не знаю, — сказала Сюзи.

— Зато я знаю, по крайней мере, визуально, — ответил Артур.

Он потянулся к доктору Поро, сидевшему напротив. Доктор преспокойно наслаждался своим ужином и с удовольствием прислушивался к глупостям, доносившимся до него.

— Это, кажется, ваш маг?

— Оливер Хаддо! — воскликнул доктор Поро, слегка удивленный его приходом.

Великан еще торчал у дверей, и все взоры были устремлены на него. Он напустил на себя важность и несколько минут стоял, не шевелясь.

— У вас такой вид, Хаддо, будто вы позируете для картины, — просипел Уоррен.

— Он не мог бы выглядеть иначе, если бы даже захотел, — рассмеялся Клэйсон.

Оливер Хаддо медленно перевел взгляд на художника.

— Прискорбно видеть, о превосходный Уоррен, что выдержанная влага аперитива помутила ваши ясные очи.

— Вы собираетесь сказать, что я пьян, сэр?

— Говоря кратко, но выразительно — пьяны. Художник с нарочитым возмущением опустился в свое кресло, словно сраженный ударом, а Хаддо пристально взглянул на Клэйсона.

— Сколько раз я объяснял вам, о Клэйсон, что явный недостаток образования мешает вам проявить тот блеск остроумия, к которому вы стремитесь.

На мгновение Оливер Хаддо снова принял свою эффектную позу, Сюзи с улыбкой смотрела на него. Он был очень крупно сложен, футов шести ростом, но самой заметной чертой в нем была тучность. Внушительных размеров живот, большое и мясистое лицо. Своей надменностью он напоминал портрет Дель Борро кисти Веласкеса, на его лице играла та же презрительная улыбка. Он подошел и поздоровался с доктором Поро.

— Привет, брат чародей! Приветствую в вас, если не маэстро магии, то, по крайней мере, ее адепта, заслужившего мое уважение.

Сюзи сотрясал смех от его велеречия, и он повернулся к ней, сохраняя полную серьезность.

— Ваш смех, мадам, для моих ушей приятнее, чем пение райских птиц в персидском саду.

Доктор Поро поспешил познакомить его с присутствующими. Маг с важностью кивнул головой, когда ему по очереди представили Сюзи Бойд, Маргарет Донси и Артура Бардона. И протянул руку мрачному ирландскому живописцу.

— Ну, мой О'Брайн, вы, как всегда, смешиваете свой горький пот с терпкой кровью Бордо?

— Почему бы вам не заткнуться, не присесть и самому не поужинать? — буркнул тот.

— Ах, мой друг, как мне внушить вам, что грубость не идентична остроумию? Я бы не счел свою жизнь прожитой зря, если бы смог убедить вас, что рапира иронии — куда более эффективное оружие, нежели дубина дерзости.

О'Брайн покраснел от гнева, но не мог сразу найтись с ответом, и Хаддо обратился к бледному безобидному юноше, сидевшему рядом с Маргарет.

— Обманывают ли меня глаза, или это действительно Джэгсан, чье имя своей бессмысленностью так подходит его обладателю? Хотелось бы узнать, по-прежнему ли посвящаете вы ваши таланты неблагодарному искусству вместо того, чтобы с большей пользой применить их в торговле галантереей?

Несчастный молодой человек, подвергшийся такому унижению, покраснел и ничего не ответил. Тогда Хаддо повернулся к французу Мейеру, куда более достойному его сарказма.

— Извините, что я прервал вашу речь. Были ли это ваши знаменитые разглагольствования о Микеланджело или философский анализ творчества Вагнера?

— Мы как раз собирались уходить, — хмуро проворчал Мейер, поднимаясь из-за стола.

— Глубоко сожалею, что буду лишен россыпей мудрости, постоянно слетающей с ваших изысканных уст, — ответствовал Хаддо, занимая кресло мадам Мейер.

Уселся, продолжая улыбаться.

— Я увидел, что зал переполнен, и наполеоновское чутье подсказало мне, что найти местечко я смогу, лишь высмеяв кого-нибудь. Меня следует поздравить с тем, что мои насмешки, которые глупый юнец Рэгглз ошибочно принимает за остроумие, избавили нас от общества откровенно развратной личности. Это освободило у стола сразу три кресла и позволяет мне вкусить свою скромную трапезу, не расталкивая соседей локтями.

Мари положила перед ним меню. Он внимательно изучил его.

— Возьму-ка я ванильное мороженое, о прекрасная Мари, нежное крылышко цыпленка, жареную рыбу и немного превосходного горохового супа.

— Суп, жареная рыба. Один цыпленок и одно мороженое.

— Но почему вы собираетесь подавать их мне в таком порядке, а не в том, который я назвал?

Мари и две француженки, все еще остававшиеся в комнате, принялись возражать, упрекая Хаддо в экстравагантности, но тот отрицательно помахал огромной ладонью.