Сомерсет Моэм - Маг

Они были похожи на обыкновенных домохозяек, сохранявших достоинство, несмотря на некоторую двусмысленность своего положения, и не воспринимали свои отношения с художниками менее серьезно оттого, что им не довелось произнести нескольких слов перед господином мэром.

Эта комната была полна, когда пришел Артур Бардон, но Маргарет заняла для него местечко между собой и мисс Бойд. Говорили все разом. Шел яростный спор о достоинствах постимпрессионистов. Артур сел и был представлен долговязому белобрысому юноше, сидевшему напротив Маргарет. Он тоже был очень высок и очень худ. Длинные волосы, локонами спадавшие на стоячий воротник, походили на лепестки увядшей лилии.

— Он всегда напоминает мне Обри Бердсли, правда, ужасно неопрятного, — шепнула Сюзи. — Это доброе милое создание. Зовут его Джэгсан. Хотя человек добродетельный и трудолюбивый. Я не видела его работ, но кажется — бесталанный.

— Откуда вам это известно, если не видели? — так же, шепотом, спросил Артур.

— О, здесь принято думать, что ни у кого нет таланта, — засмеялась Сюзи. — Мы сочувствуем друг другу, но не имеем иллюзий относительно ценности работ соседа.

— Расскажите немножко обо всех остальных.

— Ладно. Гляньте-ка на того маленького лысого человечка в углу. Это Уоррен.

Артур посмотрел туда, куда указала Сюзи. Небольшого роста, с гладкой, как бильярдный шар, лысиной и бородкой клинышком, Уоррен взирал на мир небольшими на выкате, масленно поблескивающими глазами.

— Не слишком ли много он выпил? — холодно осведомился Артур.

— Много, — быстро согласилась Сюзи, — но это его перманентное состояние. С каждой рюмкой он становится все обаятельнее. Уоррен единственный в этой комнате, от кого вы никогда не услышите злого слова. Не поверите, но он почти гениальный художник. У него совершенно необыкновенное чутье цвета, и чем больше он выпьет, тем тоньше и прекрасней его живопись. Иногда, после слишком большого приема аперитива, он прямо в кафе пытается написать этюд, но рука так дрожит, что он едва держит кисть. Тогда он рисует прямо на панели. И самое аморальное заключается в том, что каждый из его мазков восхитителен. Уоррен лучше всех передает дух Парижа, и когда вы увидите его этюды, а у него их сотни — неповторимо изящных и невообразимо мрачных — вы никогда уже не сможете смотреть на Париж прежними глазами.

Миниатюрная официантка, уставшая от исполнения разнообразных требований клиентов, встала перед Артуром в ожидании заказа. Уже не первой молодости, она в своем черном платье и белой наколке выглядела мило и с материнской заботливостью прислуживала этим людям. Придавала ей шарм и улыбка, не сходившая с больших пухлых губ.

— Я неразборчив в еде, — сказал Артур. — Пусть Маргарет закажет мне, что захочет.

— Тогда лучше закажу я, — рассмеялась Сюзи и начала оживленно обсуждать с официанткой достоинства различных блюд, но их беседу прервали громкие крики Уоррена.

— Мари, я бросаюсь к твоим ногам и умоляю принести мне пулярку с рисом.

— Минутку, месье, — откликнулась официантка. — Не обращайте внимания на этого джентльмена. Он совершенно безнравственен, только и ждет, чтобы столкнуть вас с узкой тропы добродетели.

Артур возразил: он считает, что в настоящий момент сердцем Уоррена владеет лишь чувство голода, которое вы теснило оттуда все другие страсти.

— Мари, ты больше не любишь меня! — продолжал вопить Уоррен. — А ведь было времечко, когда ты не мерила меня таким холодным взглядом, если я заказывал бутылку белого.

Компания поддержала его, и все шутливо принялись умолять Мари не относиться столь жестокосердно к румяному лысому художнику.

— О, нет-нет! Я люблю вас, месье Уоррен, — смеясь отвечала официантка, — но и всех остальных — тоже!

И убежала вниз передать заказ Уоррена, сопровождаемая взрывами смеха.

— На днях «Шьен Нуар» оказался свидетелем драмы, — сказала Сюзи. — Мари порвала отношения со своим любовником, официантом из «Лавеню», и не желала мириться. Тот дождался свободного вечера, явился в нижний зал и заказал себе обед. Конечно, ей пришлось обслуживать, и, когда она приносила очередное блюдо, он молил ее о прощении, и их слезы смешались…

— Она просто залила нас слезами, — прервал Сюзи толстоносый юноша с тщательно приглаженными волосами. — Рыдала в течение всего ужина, и наша еда была пересоленной от ее слез. Мы убеждали Мари не сдаваться; если бы не наше влияние, она бы к нему вернулась, а он ее бьет.

Мари появилась вновь. На ее лице не было заметно и следочка недавней драмы. Приняла заказ мисс Бойд. Сюзи опять завладела вниманием Артура.

— А теперь взгляните на человека, сидящего рядом с мистером Уорреном.

Артур увидел высокого мужчину с резкими чертами лица, взлохмаченными черными волосами и косматыми черными усами.

— Это некий мистер О'Брайн, являющий собой пример того, что сила воли и целеустремленность еще не могут создать художника. Он неудачник и сознает это, поэтому душа его истерзана завистью. Если вы согласитесь послушать его, он разделает под орех всех великих художников. Никому не прощает успеха и никогда ни в ком не признает таланта, пока человек не умрет и не будет надежно похоронен.

— Приятная, должно быть, личность, ничего не скажешь, — ответил Артур. — А кто вон та полная пожилая леди в экстравагантной шляпке, что сидит возле О'Брайна?

— Это матушка мадам Руж, той маленькой блондинки, что сидит рядом с ней. Она любовница Ружа, делающего все иллюстрации для «Ля Семэн». Сначала меня шокировало, что старая дама называет его зятьком, одновременно афишируя свои отношения с мужем собственной дочери, но теперь это кажется мне вполне естественным.

Мать мадам Руж сохранила остатки былой красоты; она сидела очень прямо, держа ножку цыпленка жестом, преисполненным достоинства. Артур отвел глаза, так как, встретив его взгляд, она одарила его кокетливой улыбкой. Месье Руж походил больше на преуспевающего бизнесмена, нежели на художника; он вел с О'Брайном, в совершенстве владевшим французским, спор о достоинствах Сезанна. Для одного Сезанн был великим мастером, для другого — дерзким шарлатаном. Каждый горячо отстаивал свое мнение, словно бесконечное повторение одних и тех же доводов делало их аргументы более убедительными.

— Рядом со мной сидит мадам Мейер, — продолжала шептать Сюзи. — Она служила гувернанткой в Польше, но была слишком красива для такой деятельности и теперь живет с художником-пейзажистом, что сидит по левую руку от нее.

Артур взглянул на пейзажиста и увидел чисто выбритого, элегантно одетого, красивого мужчину с копной седых курчавых волос. Речь и манеры Мейера напоминали романтический стиль тридцатых годов прошлого века. Говорил он легко и свободно, но вещал не более чем обще известные истины. Жизнерадостная миниатюрная леди, разделявшая с ним судьбу, внимала его речам с восхищением, которое явно льстило художнику.