Стивен Кинг - Худеющий

Халлек признался самому себе (но никогда, никогда — Хейди), что теперь больше всего боялся этих узких щелей. Во времена медового месяца он был стройным парнем, крепким, благодаря работе на лесоповале в западном Массачусетсе. Теперь он стал на шестнадцать лет старше и на много фунтов тяжелее. Весельчак доктор Хаустон обрадовал его сообщением, во он вступил в возраст пороков сердца. Мысль об инфаркте на полпути в горы была тревожащей, хотя не слишком. Гораздо актуальное опасность застрять в одной из тех узких каменных глоток, через которые вились тропы к вершине. По-крайней мере через четыре таких пассажа придется с трудом протискиваться.

Ужасно не хотелось застрять в одном из таких мест.

Или еще такой вариант: бедняга Билли Халлек застревает в расщелине и тут же получает инфаркт. Два удовольствия сразу!

В конце концов он согласился попробовать, при условии, что она одна доберется до вершины, если он вдруг окажется не в форме, чтобы продолжать восхождение. И еще одно условие: сначала они зайдут на «Нью-Плац» и купят там ему мокасины «сникерс». Хейди приняла оба условия с готовностью.

В городе Халлек обнаружил, что «сникерс» успели уступить место иной продукции, и никто больше даже не помнит, что это такое. Он купил пару зелено-серебристых спортивных туфель с цепкими подошвами для восхождений в горы и с большим удовольствием примерил удобную обновку. Тут же припомнил, что не носил матерчатых туфель пять… нет, шесть лет. И вот нынче снова надел такие.

Хейди восторгалась ими и говорила, что он точно выглядел потерявшим лишний вес. У выхода из обувного магазина стояли весы-автомат с рекламой ТВОЙ ВЕС — ТВОЯ СУДЬБА. Халлек видел такую рекламу в последний раз, когда был еще мальчишкой.

— А ну, прыгай, герой! — сказала Хейди. — Вот монетка.

Халлек почему-то не сразу встал на весы, испытывая смутное беспокойство.

— Давай скорей! Хочу посмотреть, сколько ты сбросил.

— Хейди, ты же знаешь, что эти уличные весы врут.

— Ну и пускай! Давай, Билли, смелей!

Он нехотя передал ей сумку и встал на весы. Она бросила монетку. Монетка звякнула, и на панель автоматически выдвинулись две серебристые металлические пластинки. Над той, что повыше, был указан вес, пониже — его будущее, его судьба. Халлек удивленно вздохнул.

— Я так и предполагала, — сказала Хейди, стоя возле него. В голосе недоумение и сомнение, словно не знала — радоваться, бояться или сомневаться. — Я знала, что ты похудел!

Позднее Халлек подумал, что ее невольный возглас удивления был вызван тем фактом, что он во всей своей одежде, со швейцарским ножом в кармане, с обильным завтраком в желудке весил 232. Четырнадцать фунтов потери веса с тех пор, как уладил дело Кэнли.

Но не столь стремительная потеря веса заставила его изумиться. Предсказание будущего! Нет, там не было банальностей типа ФИНАНСОВЫЕ ДЕЛА СКОРО УЛУЧШАТСЯ, или ВИЗИТ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ, или НЕ ПРИНИМАЙТЕ ПОСПЕШНЫХ РЕШЕНИЙ.

Там было лишь одно слово черными буквами: ХУДЕЮЩИЙ.

4. 227

По дороге в Фэйрвью оба в основном молчали. Хейди вела машину, пока до Нью-Йорка не осталось миль пятнадцать и движение стало довольно плотным. Припарковались на обочине, и она уступила ему место за рулем. Водительских прав его никто не лишал. Верно, что старуха погибла, что труп ее был страшно изуродован, но Билли Халлек так и не получил ни единого прокола в водительских правах Коннектикута. Добрый старый бабник Кэри Россингтон об этом позаботился.

— Ты что, не слышишь, Билли?

Он бросил на нее мимолетный взгляд и вновь сосредоточился на дороге. Халлек стал теперь куда более дисциплинированным водителем: клаксоном почти не пользовался, рукой из окна автомобиля не размахивал, лучше примечал ошибки других и менее склонен был их прощать. Конечно, убийство старой цыганки уважения к себе не прибавило, да еще и ночными кошмарами замучило, но водителя из него сделало образцового.

— Ой, прости… я не расслышал…

— Я просто сказала — «Спасибо тебе за чудесные каникулы». — Хейди улыбнулась и погладила его по руке. Для нее небольшой отпуск действительно получился отличным. Она умела выбросить из головы все негативное: старую цыганку, судебное разбирательство, цыгана с разлагающимся носом. Все это для Хейди стало неприятностями прошлого, вроде периода дружбы Билли с тем нью-йоркским головорезом.

Но пришла иная мысль, и улыбка исчезла с ее лица, когда она снова внимательно посмотрела на мужа.

— Не за что, — ответил он. — Всегда рад услужить, моя дорогая.

— Когда прибудем домой…

— Я снова прыгну на твои кости! — с наигранным энтузиазмом воскликнул он и изобразил широкую улыбку. На деле он думал, что вряд ли бы поднялся, даже если бы перед ним прошелся парад далласских «Каугерлз» в костюмчиках голливудского Фредерика. И дело было вовсе не в том, что в Моханке они вдруг зачастили. Дело было в «судьбе» — «ХУДЕЮЩИЙ». Не могло быть на весах такого предсказания — просто игра воображения. Нет, все выглядело не менее реальным, чем название газеты. Вот что было самым страшным — реальность этой надписи: ХУДЕЮЩИЙ! Да никакому безумцу в голову не пришло бы вставлять в набор предсказаний подобное. У «предсказателей» набор всегда был один и тот же, вроде предстоящего путешествия или встречи со старыми друзьями. Никогда не бывало и быть не могло даже такой более деликатной формы, скажем: вам предстоит немного сбавить вес.

Значит, имела место галлюцинация.

«Именно так!»

Отсюда следует, что у него крыша поехала.

«Ну, ну, брось! Это уже слишком.

Да нет, не слишком. Плохая новость, когда воображение выходит из-под контроля».

— Ты, конечно, можешь прыгнуть на меня, если хочешь, — сказала Хейди, — но я желала бы, чтобы ты прыгнул на весы в ванной…

— Ладно тебе, Хейди! Ну, сбросил в весе — подумаешь, дело!

— Я даже горжусь тем, что ты возвращаешь себе форму, Билли. Но мы с тобой последние пять дней были постоянно вместе, и мне просто в голову не приходит, почему и как ты теряешь вес.

Он внимательно посмотрел на нее, но она не ответила взглядом: смотрела прямо перед собой в ветровое стекло, сложив руки на животе.

— Хейди…

— Ты ешь столько же, сколько всегда. Даже, может быть, немного больше. Горный воздух, знаешь, возбуждает аппетит.

— Не надо подслащивать пилюлю, — сказал он, притормаживая, чтобы бросить в автомат дорожную пошлину. Губы его сжались, а сердце забилось чаще. Внезапно супруга вызвала в нем раздражение. — Скажи прямо, что я прожорливый боров. Чего крутиться вокруг да около? Я не обижусь.

— Ну почему ты так?! — воскликнула она. — Зачем ты меня обижаешь? Билли, ведь все было так чудесно.