Поляна чудес - Том Торк
Борис Николаевич остановил его, схватив сзади за куртку и потрогав лоб:
— Ты весь горишь, мне теперь кажется, что мы должны будем вернуться, вся экспедиция под угрозой, если чья-то жизнь в опасности.
— Вот как? — шёпотом спросил Миша, исподлобья смотря на нашего командира сверкающими глазами, — вот значит как? Я, — он вдруг закричал во всё горло, голос его стал очень высоким, а связки на оголённом горле натянулись струной, — не позволю, чтобы из-за меня над всеми нами смеялись! Мне нужна эта поляна чудес, понял, старик? Только так я докажу, что чего-то стою в этой жизни, понятно? Теперь ясны мои мотивы? Всем ясно?! Мы с вами дойдём туда, возьмём образцы, и мне всё равно, находится «чья-то» жизнь в опасности или нет! Только попробуйте повернуть меня назад, и вы познаете мой гнев!..
Мы смотрели на его крики и последовавшие за тем ругань и мат во все глаза. Образ умного, интеллигентного парня улетучился, оставив душу неприкрытой, жуткой и грязной, исполненной детской обиды перед обществом, с которым он, по всей видимости, боролся с ранних лет. Но стоило только Борису Николаевичу, пришедшему первым в себя, раскрыть рот для возражений, как Миша яростно накинулся на него, повалив в снег:
— Слушайте меня!..
Мы с Гришей оттащили драчуна в сторону, держа за руки. Он как с цепи сорвался и продолжал кричать, чтобы мы непременно продолжили путь и дошли до поляны чудес. Мне остаётся до сих пор лишь догадываться об истинных мотивах, по которым он собрал команду в эту глухую Сибирь, почему так стремился дойти до конца. Только позднее, по возвращению в столицу, я узнал от его брата — именитого геолога — возможные причины такого поведения. С детства Миша не отличался какими-то выдающимися способностями, в отличие от всей его родни: братьев и сестёр, достигших непревзойдённых учёных высот. Конечно, все ожидали и от него подобного, но время шло, а никаких открытий им так и не было сделано. Он так и не стал ни популярным поэтом, коим грезил себя в юношестве, ни великим геологом. Наверное — и тут применимо именно такое слово — за это семья его недолюбливала, постоянно тыкала носом в более успешных родственников. Тогда мне и стало понятно, почему он с такой злобой и гневом шёл вперёд на практиках в дремучие леса или забирался на крутые склоны ради образцов, пока остальным необходима была или компания друг друга, или хотя бы некоторое время, чтобы прийти в себя.
Но в ту секунду, вдали от цивилизации для человека, находящегося, по всей видимости, в состоянии близком к лихорадке, мысли мои были лишь о том, как бы его так успокоить и занести в дом на ночёвку.
— Хорошо-хорошо, — поднялся Борис Николаевич на ноги как ни в чём не бывало, — мы дойдём до нашей цели, но сначала немного отдохнём в избе, ты ведь так устал, не так ли?
Дёргающийся, с мокрыми от пота волосами, изнывающий от жары Миша, кажется, действительно сильно устал, а потому, прекратив попытки выбраться из нашей стальной защиты, кивнул головой.
— Вот и славно! — заключил Борис Николаевич, снимая свои лыжи, — ребята, не держите его, отпустите-отпустите…
Видно, после выплеска бурных чувств человек всегда становится несколько опустошённым, так случилось и с Мишей, ставшим более податливым и спокойным, он молча проковылял с нами до избушки.
Охотничий дом был даже меньше, чем казался со стороны — четыре стены, кровать, угловой стол на одного — максимум на двоих, дощатый пол, местами прогнивший, местами прогрызенный насекомыми — всё внутри так и дышало тем, что он был давным-давно оставлен и заброшен. Лишь одна деталь говорила против этой теории — маленькая металлическая печь была тёплой. Мы, положившие начавшего стонать Мишу на промятую кровать, так и переглянулись. «Неужели кто-то сейчас вместе с нами тоже в лесу?», — проносилось у нас в головах. Но ни следов, ни какого-либо другого присутствия человека внутри не было. Не мог же огонь зажечься и потушиться сам собой? К тому же, ещё одна деталь никак не сходилась — дыма никто из нас не видел, может, так сказывалась на нас усталость, а может, мы попросту не смотрели на небо.
— Мне нужно с вами поговорить, — обратился ко мне с Гришей Борис Николаевич, — давайте выйдем, — на улице он высказал вслух слова, витавшие в воздухе, — нам нужно решить, что делать, мы в дне пути от «Архангела Михаила» и в дне пути до поляны чудес, я бы предложил повернуть назад, Миша болен и явно не в себе, вся экспедиция теперь под угрозой.
— Считаете, что Миша согласится на это? — спросил я, поглядывая на дверь охотничьего домика, — вы слышали, его желание продолжать идти непоколебимо.
— Ещё непоколебимым остаётся тот факт, что он находится в болезненном бреду, — настаивал на своём наш командир.
— Послушайте, Борис Николаевич, — встрял в разговор Гриша, — мы проделали большой путь, потратили много денег и сил, до нашей цели всего день пути, мне кажется было бы большой ошибкой сворачивать сейчас, иного шанса увидеть чудо и сделать большое открытие для всего мира может и не быть.
— Только не нужно тут геройствовать! — недовольно прошипел Борис Николаевич, — когда жизнь человека в опасности — и думать нельзя о таком.
— А так ли Мишиной жизни что-то угрожает? — возразил я, напирая. Повезло, что Гриша был на моей стороне, всё-таки его мотивация идти дальше отчасти была похожа на мою. — Вы видели, печь была тёплой, может, охотник, который её развел, поблизости? Давайте немного подождём, поспим, соберёмся с мыслями, дадим антибиотикам делать своё дело, а там, глядишь, и не нужно будет выбирать между тем, чтобы дойти до цели или повернуть назад.
На том и порешили, взяли из погреба влажные брёвна и, кое-как высушив их, зажгли печку, поставили по периметру обогреватели, сделали, если так можно выразиться, из избы импровизированную баню. Очень скоро начало темнеть, но никто так и не появился в дверях охотничьего домика.
7
Около
