Челси Ярбро - Тьма над Лиосаном

— Когда вкусите, плоть Христа Непорочного да насытит вас, — произнес благоговейно брат Эрхбог, для доходчивости пренебрегая латынью. — Когда изопьете, дух Христа Непорочного да войдет в вас!

— Да смилуется над нами Христос Непорочный, — произнесли хором собравшиеся.

— Пусть каждый из вас приблизится со смирением в сердце, — сказал брат Эрхбог, водружая корзинку с хлебцами на алтарь. — С покорностью склонимся пред Великим Властителем, одержавшим победу над смертью и защитившим нас от адского пламени. — Он вынул из корзины маленький хлебец, разломил его на две половины и вскинул над головой. — Поднося сей хлеб Небесам, мы возносим к ним и наши сердца.

— Да смилуется над нами Христос Непорочный, — нараспев повторили верующие.

— Надеюсь, перед приходом сюда вы постились, ибо пищи сей могут касаться только неоскверненные пальцы. — Брат Эрхбог потряс половинками хлебца. — Лишь в этом случае Христос Непорочный сможет свершить с ней свои чудеса, чтобы она обогатила наш дух, а не плоть, и освободила нас от всех тягот земного существования. Нам, смертным, сейчас дается возможность познать чистоту Христовой безгрешности и на короткий миг заглянуть в иные пределы, недоступные тем, кто погряз в нечестивости и грехах.

Сент-Герман наблюдал за обрядом со стороны, стоя в дверях общего зала. Он не собирался тут быть, но Ранегунда задерживалась в деревне, и у него появилась возможность отдать дань собственной любознательности. Впрочем, месса текла обычным порядком, не тая в себе ничего неожиданного, и он уже стал поворачиваться, чтобы уйти, когда его грубо толкнули.

— Посторонитесь, милейший, — сказал Беренгар. — Я спешу. — Зеленый полотняный камзол щеголя, несмотря на жару, прикрывала желтая, сотканная Пентакостой накидка, а борода была умащена гвоздичным маслом, что в смеси с острым запахом пота, исходящим от его тела, порождало просто ошеломляющий аромат.

— Разумеется, — отозвался вежливо Сент-Герман, чуть отступая, чтобы дать молодому человеку пройти. — Там уже раздают хлебцы.

Беренгар перекрестился.

— Во имя вечной жизни.

— И крови, — откликнулся Сент-Герман.

Но сын Пранца уже прошел в зал. Зато слуга его, Ингвальт, остановился, с неодобрением глядя на чужака.

— Почему вы не на коленях?

— Я не исповедую вашу религию, — спокойно ответил Сент-Герман. — Христа Непорочного оскорбило бы мое участие в мессе. Так же как и всех верующих христиан.

Мрачный взгляд Ингвальта не смягчился.

— Вам не следует здесь находиться.

— Вероятно, вы правы, — сказал Сент-Герман, намереваясь откланяться, но Ингвальт не унимался.

— И с какой стати вы вообще тут оказались? — с подозрением спросил он.

— Мне любопытно было взглянуть, как идет служба, — объяснил Сент-Герман. — Меня с давних пор чарует ее красота.

Он и впрямь не уставал восхищаться торжественным строем христианских обрядов. Правда, с течением лет они все усложнялись, теряя сходство с первоначальными, и этот процесс весьма его беспокоил.

— Вы говорите одно, но на уме у вас может быть и другое, — упорствовал Ингвальт.

— Может, — согласился Сент-Герман. — Но ничего подобного нет. Я просто хотел взглянуть на обряд, вот и все. Это ведь не возбраняется, а?

— Только не в вашем случае, — гнул свое слуга сына Пранца. — Вы чужеземец, и ваше присутствие здесь неуместно.

Сент-Герман покачал головой.

— Я нахожусь здесь лишь потому, что за меня не выплачен выкуп. Это известно всем, как, надеюсь, и вам.

— Известно. Но я отвечаю за безопасность хозяина и потому постоянно за вами слежу, — холодно заявил Ингвальт.

— Ваш хозяин может не опасаться меня, — возразил Сент-Герман.

— Лишь потому, что я всегда начеку, — парировал Ингвальт. — Пусть герефа благоволит к вам, но я не столь легковерен. И хорошо разбираюсь в приметах и знаках, а они говорят против вас.

— Вы, вероятно, изучаете их? — спросил с плохо скрытой иронией Сент-Герман.

Ингвальт перекрестился.

— Оставьте свои иноземные штучки. Вы хотите меня околпачить, но я не столь глуп, чтобы что-нибудь изучать. От учения ум только портится, а на душе становится неспокойно. Если человек познает слишком многое, он теряет способность подмечать то, что знакомо ему с малых лет, и бредет по жизни словно на ощупь. А потому всей наградой за бесполезные усилия разума является лишь одно: слепота.

— Слепота, — повторил Сент-Герман. — Вы в этом уверены?

— Столь же твердо, сколь и в ваших дьявольских умыслах, — сказал слуга и, резко повернувшись, вошел в общий зал.

Сент-Герман усмехнулся и направился в сторону солдатских казарм. Враждебность Ингвальта ничуть не удивила его, разве что тот осмелился выказать ее слишком уж откровенно. Какое-то время ему были слышны наставления брата Эрхбога, утверждавшего, что каждому вкусившему хлебец дано приобщиться к чистоте Спасителя. Они приобщатся, затем выпьют вина, после чего некоторым, безусловно, начнет что-нибудь чудиться. Он усмехнулся еще раз.

На плацу толклись дети. За ними присматривали Геновефа с Винольдой. Геновефа была нездорово красна. Один бутуз из ее подопечных ударил соседнего мальчугана, и они оба упали, немилосердно тузя друг друга.

Винольда среагировала мгновенно и грозным окриком велела всей остальной ребятне не двигаться с места, иначе драка двоих могла превратиться в общую свалку. Геновефа, ахнув, наклонилась к дерущимся, но ей тут же заехали ногой в лоб.

Сент-Герман был удачливее ее: он в один миг растащил противников в стороны, а одного даже поднял за шиворот и легонько встряхнул. Потерявший опору малыш обиженно разрыдался, второй попытался вывернуться и затих.

Геновефа отерла лицо и глянула на ладонь.

— Мой нос, — прошептала она. — Он кровоточит.

— Боги-заступники! Только не это! — Винольда расстроенно передернулась. — Ох, Геновефа! Опять?

Сент-Герман оглядел присмиревших в его руках драчунов.

— Ну? — строго спросил он. — Надеюсь, подобное не повторится?

— Нет, — сказал тот, что не плакал.

— Хорошо. Ты можешь идти.

Сент-Герман слегка подтолкнул мальчугана, и тот тут же спрятался за юбки Винольды.

— А ты, — обратился чужеземец ко второму, — утри слезы. Ты утомился. Пришла пора отдохнуть.

Мальчик кивнул, а когда его отпустили, лягнул обидчика в бок и удрал.

Сент-Герман покачал головой и повернулся к горничной Пентакосты.

— Такое случалось и раньше? — спросил он.

Геновефа, расширив глаза, глядела на кровь, которой в ее горсти набиралось все больше.