Джо Хилл - Страна Рождества

— Где я? — спросил Натан Деметр. — Что это за место, черт возьми?

Человек в Противогазе повернул защелку и открыл дверцу в благоухающее весеннее утро.

— Это там, где тебе выходить, — сказал он.

Хикс всегда фотографировался с интересными людьми, когда они умирали.

Например, с одной местной телеведущей, миловидной тридцатидвухлетней женщиной с великолепными белыми волосами и голубыми глазами, которая перепила и захлебнулась собственной блевотиной. Хикс пробрался в морг в час дня, вытащил ее из ящика и усадил. Обхватив ее рукой, он пригнулся к ее соску, в то же время вытянув другую руку с сотовым телефоном, чтобы сделать снимок. Но на самом деле он ее не лизал. Это было бы чересчур.

Имелся также снимок с рок-звездой — во всяком случае, с малой рок-звездой. Он играл в той группе, у которой был хит из фильма со Сталлоне. Рок-музыкант скончался от рака, и, мертвый, он, со своими перистыми каштановыми волосами, длинными ресницами и широкими, в чем-то женскими губами, походил на иссохшую старуху. Хикс вынул его из ящика, согнул ему пальцы в виде рогов дьявола, потом наклонился, чтобы попасть в кадр, выбросил рога сам и сфотографировал, как они подвисают вместе. У рок-звезды обвисли веки, из-за чего он казался сонным и надменным.

На этот раз подружка Хикса Саша сообщила ему, что в морге внизу находится знаменитый серийный убийца. Саша была медсестрой в отделении педиатрии, восемью этажами выше. Она любила его фотографии с известными мертвецами; она всегда была первой, кому он отправлял их по электронной почте. Саша считала Хикса весельчаком. Она говорила, что ему надо участвовать в «Дейли Шоу». Хикс тоже увлекался Сашей. У нее был ключ от аптечного шкафчика, и по субботам она утаскивала для них что-нибудь классное, немного окси[88] или кокса медицинского класса, а в перерывах они находили пустую родильную палату, где она выбиралась из своей свободной медсестринской пижамы и залезала на кресло со стременами.

Хикс об этом типе никогда не слыхал, так что Саша воспользовалась рабочим компьютером, чтобы скачать о нем репортаж. Полицейский снимок был довольно дурен — лысый парень с узким лицом и полным ртом острых кривых зубов. Глаза в запавших глазницах выглядели яркими, круглыми и глупыми. Подпись обозначала его как Чарльза Таланта Мэнкса, отправленного в федеральную тюрьму более десяти лет назад за то, что сжег какого-то жалкого ублюдка на глазах у доброй дюжины свидетелей.

— Никакой он не крупняк, — сказал Хикс. — Убил всего одного чувака.

— Гм… гм! Он хуже Джона Уэйна Стейси. Он убивал детей, типа, всех видов. Всех видов. У него был дом, где он этим занимался. Он развешивал на деревьях ангелочков, по одному для каждого зарезанного ребенка. Это потрясающе. Это, типа, жуткий символизм. Рождественские ангелочки. Это место назвали Санный Дом. Доходит? До тебя доходит, Хикс?

— Нет.

— Типа, он их там угробил? А когда сани Санта-Клауса скачут, вокруг, типа, лежат сугробы? Теперь доходит? — сказала она.

— Нет. — Он не понимал, какое отношение имел Санта-Клаус к типу вроде Мэнкса.

— Сам дом сожжен, но елочные игрушки по-прежнему там, висят на деревьях, как память. — Она дернула завязку своего халата. — Серийные убийцы меня возбуждают. Только и думаю, на какое паскудство пошла бы, чтобы они меня не убили. Пойди и снимись с ним, а потом отправь мне снимок по почте. И типа напиши мне, что ты сделаешь, если я для тебя не разденусь.

Он не видел смысла спорить с такого рода рассуждениями, к тому же ему все равно надо было отправляться в обход. Кроме того, если этот тип убил многих людей, то, может, стоит сделать с ним снимок, чтобы добавить к своей коллекции. Хикс уже сделал несколько забавных фотографий, но чувствовал, что было бы неплохо обзавестись снимком с серийным убийцей, чтобы продемонстрировать свою более темную, более серьезную сторону.

В лифте наедине с собой Хикс навел пистолет на свое отражение и сказал: «Или это будет у тебя во рту, или мой большой перец». Репетируя свое послание Саше.

Все было хорошо, пока не ожила его рация и его дядя не сказал: «Эй, тупица, продолжай играть с этой пушкой, может, сам себя пристрелишь, и мы наймем кого-нибудь, кто будет реально делать эту чертову работенку».

Он забыл, что в лифте стоит камера. Счастье еще, что скрытого микрофона там не было. Хикс сунул свой пистолет калибра 0,38 обратно в кобуру и опустил голову, надеясь, что поля шляпы скрывают его лицо. Он выждал десять секунд, борясь с гневом и смущением, затем нажал на своей рации кнопку ГОВОРИТЬ, намереваясь выдать что-нибудь реально грубое, что разом заткнуло бы старого гада. Но взамен ему удалось только выдавить: «Вас понял», — прищемленным писклявым голоском, который он ненавидел.

Дядя Джим устроил его на эту работу охранником, скрыв преждевременный уход Хикса из средней школы, а также арест за пьянство в общественном месте. Хикс проработал в больнице всего два месяца и уже дважды схлопотал выговор, один раз за опоздание, другой — за то, что не ответил на вызов по рации (в то время была его очередь сидеть в кресле со стременами). Дядя Джим уже сказал, что, если случится третий выговор, прежде чем он отработает полный год, им придется с ним распрощаться.

У дяди Джима был безупречный послужной список — вероятно, потому, что от него только и требовалось, что сидеть в офисе службы безопасности шесть часов в день и следить одним глазом за мониторами, другим тем временем просматривая мягкое порно. Тридцать лет смотреть телевизор за четырнадцать долларов в час и все социальные льготы. За тем же самым охотился и сам Хикс, но, если он потеряет работу охранника — снова схлопотав выговор, — ему, возможно, придется вернуться в «Макдоналдс». Это было бы плохо. Устроившись в больницу, он покончил с шикарной работой у окна обслуживания автомобилистов, и мысль снова начинать с нижней ступени была ему отвратительна. Хуже того, тогда, вероятно, пришел бы конец и Саше, ее ключу от аптечного шкафчика и всему тому веселью, которое они получали, по очереди усаживаясь в кресло со стременами. Саше нравилась форма Хикса; он не думал, что она чувствовала бы то же самое к облачению официанта «Макдоналдса».

Хикс достиг подвального этажа и, сгорбившись, вылез наружу. Когда двери лифта закрылись, он повернулся, ухватился за промежность и послал закрытым дверям влажный воздушный поцелуй.

— Пососи мне яйца, толстозадый гомик, — сказал он. — Бьюсь об заклад, тебе это понравится!