Евгения Грановская - Иероглиф смерти

Он усмехнулся и хотел что-то сказать, но закашлялся, обдав лицо Марии фонтаном крови. Мария вытерла лицо рукавом плаща.

– Прошу вас, скажите, где Алена? Девушка не виновата в смерти Эльзы! Она пыталась спасти вашу сестру!

Багиров усмехнулся окровавленными губами.

– Это город… – хрипло пробормотал он. – Проклятый город во всем виноват.

Он сказал что-то еще, но Маша не расслышала.

– Что? – громко спросила она. – Что вы сказали?

Он собрался с силами и прохрипел:

– Я просто не хотел ее отпускать.

Силы покинули Багирова. Голова его свесилась набок, мышцы расслабились. Он потерял сознание.

Маша огляделась и увидела на столе телефон. Продолжая прижимать платком рану на животе Багирова, она дотянулась до трубки, взяла ее, на секунду задумалась, припоминая телефон Старика, затем быстро набрала номер.

– Слушаю, – почти немедленно отозвался он.

– Андрей Сергеевич, я в доме у Багирова, – сказала Мария. – Здесь три трупа. Сам Багиров ранен.

– Понял, – коротко сказал Старик. – Будьте осторожны. Я немедленно вышлю подмогу.

Маша отключила телефон и положила его на пол, рядом с собой. Затем повернула голову и заставила себя посмотреть на Эльзу Багирову.

Мертвая плоть, напичканная механизмами. Осознать это было трудно. Багиров сделал механическое чучело из собственной сестры. Можно ли вообще вообразить подобное?

К горлу Любимовой подкатила тошнота. Она резко пригнулась к полу, и ее вырвало. Мария вытерла рот рукавом плаща и посмотрела на Багирова. Лицо его было белым как снег.

Через пять минут Мария услышала сирену полицейской машины.

2

Тело Алены Логиновой нашли через несколько часов после того, как Маша покинула дом Багирова. Оно лежало на свалке в районе Бескудниково. У девушки была вырезана часть затылочной кости. Смерть наступила от удушения.

В тот же день статьи об этом убийстве появились во всех газетах и не сходили с их полос еще неделю. Но в них не было и намека на «деструктивные секты», зато журналисты с удовольствием смаковали все подробности истории сумасшедшего таксидермиста, выкравшего из крематория тело погибшей сестры и сделавшего из нее чучело.

В газетах для сравнения были помещены фотографии Эльзы Багировой – живой, улыбающейся и в виде механического чучела с пустыми стеклянными глазами и неестественно отвалившейся нижней челюстью. Рядом – еще две фотографии. Молодого мужчины с широким рябым лицом и депутата Логинова, горестно обхватившего голову ладонями.

Но ни под одной из этих статей не было подписи «Глеб Корсак».

Виктор Багиров выжил, но состояние его было критическим. Несколько часов врачи боролись за его жизнь и в конце концов объявили, что состояние больного улучшилось, и если удастся избежать перитонита, то есть большая вероятность того, что он пойдет на поправку. Размышляя об этом, Маша думала, что вряд ли это было хорошей новостью для самого Багирова.

Репортеры преследовали Машу с утра до вечера, поджидали ее у выхода из здания ГУВД, а едва завидев, бросались к ней навстречу со включенными фотоаппаратами и видеокамерами. Никаких комментариев Маша не давала, что не помешало ей стать настоящей звездой. Имя ее мелькало в новостях с такой частотой, что Маша боялась включать телевизор.

Дело осложнялось чувством вины. Маша чувствовала себя ответственной за то, что не смогла предотвратить смерть Алены Логиновой. Будь она чуть настойчивее и чуть сообразительнее – девушку удалось бы спасти.

В конце концов, не выдержав прессинга журналистов и восторженных отзывов коллег, Маша выпросила у Старика неделю отпуска, уехала домой, отключила телефон и заперлась от всего мира. Два дня она безвылазно проторчала дома, отсыпаясь, читая книги, пересматривая старые фильмы. Все эти два дня единственной связью Маши с миром был Интернет. Даже продукты она заказывала домой по Интернету.

Только на исходе третьего дня она почувствовала себя готовой общаться с людьми. Сидя в кресле, с головы до ног закутанная в плед, Маша включила телефон и позвонила Глебу.

– Наконец-то! – отозвался он, и голос у него был таким, каким Маша хотела, чтобы он был, – радостным и взволнованным. – Твои коллеги сказали мне, что ты заперлась дома и не хочешь никого видеть.

– Да, Глеб. Мне нужно было побыть одной.

– А теперь?

Маша улыбнулась:

– Если хочешь – давай встретимся через пару часов.

– Почему не прямо сейчас?

– Я совсем себя запустила за эти дни.

– Мне все равно.

– А мне нет. Я должна привести себя в порядок. Приезжай часам к восьми. Да, и можешь захватить с собой свои любимые водку и тоник.

– Я куплю шампанского, – объявил Глеб.

– Хорошо. Только мне не хочется ничего готовить.

– Не надо ничего готовить, – отрезал Глеб. – Я привезу с собой все, что нужно.

У Маши на глазах выступили слезы, чему она немало удивилась. Она вытерла их рукой и спросила дрогнувшим голосом:

– И пирожные?

– И пирожные. Выберу для тебя самые вкусные!

– Отлично. – Ей снова пришлось вытереть выступившие слезы. – Только приезжай быстрей, ладно?

– Ты же сказала, через два часа, – удивился Глеб.

– Да. Прости, я забыла. До встречи!

Она отключила связь, потому что больше не могла сдерживать слезы.

Она проплакала полчаса, выплакивая из себя всю скверну последних дней, которая вошла в нее, как зараза, и отравляла ей жизнь. А потом, вдоволь наревевшись, пошла приводить себя в порядок.

Она вошла в ванную комнату и стала наполнять ванну горячей водой. А потом, когда ванна наполнилась, с наслаждением погрузилась в горячую воду. Ароматное мыло и мягкая мочалка помогли ей смыть весь ужас прошедших дней.

Нанежившись в ванне, она вытерлась пушистым полотенцем.

Потом она долго перебирала одежду, раздумывая над тем, что надеть к приходу Глеба. Ей хотелось быть красивой. В конце концов Маша выбрала темно-синее платье, облегающее ее тонкую фигурку. Талию подчеркивал блестящий черный пояс, а лиф был украшен россыпью маленьких страз, похожей на созвездие. Платье было дизайнерское, купленное на часть страховой выплаты. Стоило оно фантастических денег, но Маша не жалела, поскольку отлично знала, за что платит.

Надев черные лакированные туфельки, она вспомнила, что нужно заняться макияжем.

Боже, как давно она не чувствовала себя женщиной!

Закончив с макияжем, Маша критично, но не без удовольствия оглядела себя в зеркале. Она осталась довольна увиденным.

Последний штрих – сбрызнуться духами.

Духами…

Непонятно почему, но при мысли о парфюме в душе у Марии неприятно засаднило. Что-то такое завертелось на самой кромке ее сознания, какая-то мысль или какое-то ощущение?