Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном

– Ну надо же! – восхитилась Дора.

– И это еще не все! – заверил ее Беллмен.

С той же задней стороны здания находился широкий вход в конюшню. Изящная двухместная коляска – черная с серебряной надписью «Беллмен и Блэк» на дверцах – сама по себе была произведением искусства. Стойла располагались рядом, и кучер был готов в любую минуту запрячь черных лошадей, чтобы доставить работниц куда угодно в пределах восьмидесяти миль от столицы.

Беллмен открыл дверцу, чтобы показать экипаж изнутри, а затем с видом фокусника поднял крышку сиденья, под которой было предусмотрено место для багажа. В полумраке багажный отсек показался Доре пустым, но затем она с изумлением обнаружила, что он заполнен рулонами поглощавших свет тканей – настолько черных, что они казались сотканными из самой темноты.

– А вот еще! – воскликнул ее отец, торжествующе открывая один из саквояжей, приготовленных для швей.

Внутри она увидела бесчисленные кармашки и отделения, все заполненные; там были ножницы, портновские линейки, лекала, мерные ленты, иглы, катушки с нитями и серебряный наперсток.

– Это все та же мастерская, только в миниатюре! – воскликнула Дора.

– Всего за пару дней наши выездные швеи могут одеть в траур целую семью, а за четыре дня к этому добавится и вечерняя траурная одежда. Дайте им неделю, и в черном будут ходить все слуги, вплоть до кухаркиной дочки, растапливающей по утрам камин.

У Доры уже не было слов, и она выразила свое одобрение усталым кивком.

– Что еще важно, эта коляска никогда не затеряется среди других экипажей. Проезжая по лондонским улицам, она будет привлекать к себе все взоры. Люди будут оборачиваться и смотреть ей вслед. И ее сразу заметят, когда она остановится перед входом в какой-нибудь шикарный дом. Все будут знать, что граф такой-то или маркиз такой-то обратился к услугам фирмы «Беллмен и Блэк». Это известие принесет нам больше новых клиентов, чем сотня – чем тысяча – рекламных объявлений. Ну, что ты на это скажешь?

Последнюю фразу он произнес быстрее и замер, с видимым напряжением дожидаясь ее вердикта. Его глаза блестели, бледное лицо сияло. Она с трудом узнавала в этом человеке своего обычно немногословного, насупленного отца. Здесь, в магазине «Беллмен и Блэк», он становился другим человеком.

Дору действительно потрясло отцовское творение. И в то же время обеспокоило. Все здесь было прекрасно, но это была давящая, неуютная красота. В одной из газетных статей новый магазин был назван «собором», и сейчас она понимала, что имел в виду тот газетчик. Однако за всей этой бурной деятельностью, спешкой и возбуждением она ощущала что-то еще – что-то безмолвное и недвижимое, затаившееся в ожидании своего часа. Чего оно дожидалось? В голову пришло сравнение с мавзолеем, но она тут же его отвергла.

Взгляд ее вновь обратился к саквояжам для швей. Она достала из кармашка серебряный наперсток и поднесла его ближе к свету. На нем тоже был выгравирован знак фирмы: сдвоенная буква «Б».

– Поразительно! Ты ни о чем не забыл, папа. Даже о таких мелочах, как наперстки!

Носильщики подняли ее кресло, и процессия во главе с Беллменом вернулась в торговый зал на первом этаже. Он по-прежнему то и дело поворачивался к дочери, чтобы упомянуть очередную деталь своего грандиозного проекта. Она почти не слушала, думая о своем, пока не додумалась до вопроса – праздного, но в то же время достаточно существенного, чтобы прервать им отцовские рассуждения.

– Папа, ты никогда не говорил мне одну вещь. Кто такой Блэк?

Это имя на ее устах! Он должен был предвидеть, что рано или поздно она об этом спросит.

– Никто! – произнес он, пожалуй, с излишней поспешностью. – Совсем никто.

Без одной минуты одиннадцать.

Привратники замерли, как стражи у входа в рай. Мистер Дент и мистер Хейвуд смахнули несуществующие пылинки с лацканов своих серых сюртуков и заняли места за прилавками. Продавщицы замерли в одинаковых позах – спины прямые, пальцы рук переплетены, – смиренные, как детишки в воскресной школе. На верхних этажах каждый карандаш лежал на столе параллельно краю бумажного листа, каждая швейная игла находилась в правильной ячейке. Улыбки, кашель и всякие неуместные движения были подавлены. Атмосфера обрела нужную серьезность и торжественность.

У перил на втором этаже, полускрытый за колонной, стоял Беллмен, наблюдая оттуда за входной дверью. Когда минутная стрелка часов достигла цифры 12 и Пентворт распахнул дверь, сердце в его груди забилось стократ сильнее прежнего. Ибо теперь это было уже сердце «Беллмена и Блэка».

И они появились. Любопытные, робкие, жаждущие, потрясенные, охваченные благоговением или стяжательским азартом – они хлынули в двери; и самые первые, желая того или нет, были пронесены далеко вглубь магазина натиском идущих позади. Люди беспорядочно кружили по залу, ошеломленные его размерами и красотой, и напрочь забывали о покупках – а ведь почти каждый, не желая выглядеть бездельным ротозеем, успел придумать какую-то мелкую потребность, объясняющую его появление в магазине. Но придумки не помогали, и при виде всего этого великолепия они погружались в подобие транса. Женщины и мужчины, молодые и старые, недавно потерявшие близких или еще не познавшие тяжесть утраты – все они просто ходили туда-сюда, восторгаясь и шепотом комментируя увиденное.

Но вот наконец нашелся человек с нервами покрепче, решившийся сделать первую покупку в истории магазина. Один ярд черной шелковой ленты, чтобы обшить истрепавшиеся рукава зимнего пальто.

Не самая мелкая из всех возможных покупок в «Беллмене и Блэке», но еще более скромную придумать было бы сложно. Впрочем, это не имело значения.

На третьем этаже кассир, в который раз оправлявший свои нарукавники, чуть не подпрыгнул на стуле, когда пневмопочта доставила первый контейнер с брякнувшими внутри пенсами; руки его тряслись от волнения, когда он выписывал первую квитанцию, отсчитывал сдачу и отправлял контейнер обратно в торговую зону. И почти сразу же почта сработала вновь.

Началось!

Теперь контейнеры прилетали один за другим, деньги сыпались в кассовые ящики, товары отмерялись и отсчитывались, заворачивались в упаковочную бумагу и обвязывались бечевкой, заказы изящной скорописью регистрировались в учетных книгах, и – о да! – проливались слезы, выражались и принимались соболезнования.

Магазин «Беллмен и Блэк» был исполнен делового оживления, звона монет и дыхания смерти.

Успех был налицо.

Уильям Беллмен сделал глубокий вдох. Он не улыбался (в торговом зале «Беллмена и Блэка»? Боже упаси!), но глубоко в душе его расцветала улыбка. Каждое движение его рук было уверенным и властным, ноги прочно упирались в пол.