Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Петр не думал этого делать, но рука сама поднялась и легла ладонью на грудь, и он с тревогой понял, что там, внутри грудной клетки, пусто, сердце не билось, а пустота на его месте как будто коснулась холодными губами его ладони, пройдя сквозь кость и плоть. Он в ужасе отдернул руку, чувствуя, как леденеет на ладони след поцелуя страшной пустоты.
– Ты уже мертв, хоть и кажется тебе, будто живешь, – произнесла Снежана. – Твоя жизнь отнюдь не внутри тебя. Сейчас смерть вложит в тебя иллюзию жизни. Как таксидермист, который набивает чучело опилками. И ты вновь услышишь якобы стук своего сердца. Но не обманывайся: это не он. Это отсчет времени твоей смерти. Маятник твоей обреченности. Мужчина, у которого вештица украла сердце, обязательно умрет, ведь он должник смерти, она позволяет ему жить до поры без сердца – жить мнимой жизнью зеркального образа, что задержался на стеклянной глади, после того как первообраз сгинул из реальности.
В ту же ночь Петру снился сон. Он бежал по ночным улицам, а за ним летел мотылек. Белый мотылек. Живая снежинка. Пушинка. Мазок бледной темперы на холсте ночи.
Петр знал, что в мотылька обратилась проклятая вештица и надо успеть добежать до родного порога, проскользнуть в дверь, а чертову тварь оставить снаружи.
Из темноты на него смотрели незримые чьи-то глаза и дырявили, дырявили душу! Взгляды-иглы вонзались в нее. Взгляды-спички ее обжигали. Взгляды-дыроколы смыкались, как челюсти, с двух сторон, соприкасаясь полюсами противоположных зарядов, прокалывая в душе черные дыры, из которых вылетал ядовитый сквозняк космического безумия.
Под надзором невидимых соглядатаев он бежал по дну воздушного океана, где затонул весь мир, потерпевший катастрофу высоко в небе и канувший в пропасть томительной обыденности, на самое дно, – наш ангельский «Титаник»! И белый мотылек преследовал его по запаху панического страха.
Он успел. Добежал. Приоткрыл дверь. Протиснулся. Захлопнул за собой. В изнеможении привалился к стене в прихожей и сполз по ней до самого пола. Сидел, тяжело дыша.
А мотылек бился во входную дверь, и та дрожала, сотрясаясь от бешеного натиска.
И шепот, как змея, прополз под дверью и в ухо прыснул ядом.
«Ты слышишь? Знаю – слышишь! – пузырился яд, растекаясь в голове. – Тебе долг мешает освободиться? Жена, дочь, семья! Это удерживает тебя на краю? Но ты же знаешь принцип: когда гора не идет к Магомету, тот сам идет к горе. Когда стоишь на краю и не прыгаешь в бездну – бездна сама, как кошка, прыгает тебе на грудь. А ведь в твоей груди уже пустота, ты помнишь? Пустота, способная вместить все бездны мироздания».
* * *
Алена торопилась рассказать Ксении все, что она выудила из своей последней медитации, куда окунулась, будто ныряльщик за жемчугом – в опасные зыбкие тени морской глубины.
Ксения не слышала звуков, едва доносившихся из динамика смартфона, брошенного на пол, но даже услышь она все, то ничего бы не поняла. Человеческая речь уже не воспринималась ею как речь. Алена говорила в пустоту:
– …получилось с ней соприкоснуться, ощутить ее, заглянуть. У нее какой-то совершенно непонятный вид магии. Там не магические операции, как в обычном оккультизме, там другое. Это магия желаний. Она загадывает желания, и они исполняются. Ничего не делает для их исполнения – просто загадывает, и все. Черт знает что! Принцип детских сказок. И это очень страшно. Непонятно, необъяснимо, и… это просто абсурд. Она считала себя с рождения каким-то сверхъестественным существом. В детстве ее способности спали внутри, а потом пробудились. И она узнала, что обладает силами, которые выше законов логики. Она привыкла получать все, что пожелает. Но когда она хотела заполучить твоего Петра, загадала желание – и впервые силы не сработали, и не смогла она получить что хотела. Это привело ее в бешенство. Тогда она сделала что-то совершенно дикое. Захотела увести Петра с собой – туда, где для ее желаний не будет никаких препятствий, в какой-то чертов сказочный мир, что ли. Прежде она только чуть-чуть соприкасалась с ним, а тут решила полностью уйти. Короче, она загадала желание увести Петра туда за собой. И бросилась под поезд в метро. Это было утром. А вечером, в тот же день, Петр упал под поезд. Помнишь, тогда еще сообщали, что это второй случай за день? Так вот, первый случай – это была она. Снежана. Теперь она что-то задумала против тебя. Она вернулась с той стороны. Хватай Веруську и беги из дома. Как можно быстрей. Такси вызовешь – и ко мне. А потом… мы что-нибудь придумаем. Я найду способ, как эту тварь остановить…
* * *
Верочка уходила вместе с чудовищем по коридору в темную манящую неизвестность. Ее белая ночнушка постепенно истлевала на ней, истончалась и вскоре стала пыльной паутиной, облепившей тело. Девочка остановилась и с омерзением сорвала с себя тонкие липкие пелены, осталась голой. Бледная кожа, обтянувшая худое тельце, отливала синевой. Верочке показалось, что совсем недавно ее тело было мягче, розовее, плотнее, и кости не так сильно выпирали наружу.
Чудовище поймало ее недоуменный взгляд и произнесло:
– Ты утончаешься. Всякий живой внутри смерти должен немного истаять, чтобы сошли отпечатки, которые жизнь положила на него. И на тебя тоже, девочка моя.
– Ты сказала, что, пока я там, мне лучше их не касаться. Но теперь-то ведь можно? – напомнила Верочка своей новой матери про странные предметы, которые так притягивали ее.
– Теперь можно.
Чудовище разжало пальцы и показало девочке три таинственных предмета на своей ладони.
– Это камни, которые лежали во главе каждого из трех углов ее существа, – пояснило оно. – Три угла. Три камня. Три грани. Три стороны.
– Да разве ж это камни? – усомнилась Верочка. – Как желе какое-то!
– Это волшебные камни. Такие они и должны быть.
– А почему такие цвета у них? Сами беленькие, а тени цветные.
– Это хромодинамика. Как у кварков. Не обращай внимания.
– Зачем они? – спросила Верочка.
– Без них человек теряет равновесие посреди трех измерений пространства, трех измерений времени и трех измерений мысли. Эти камни защищают человека от сказки. Вынь их из него – и он станет беззащитен, и сказка может войти
