Книга превращений - Ньютон Марк
Жрец вздохнул, нисколько не удивленный.
– Вижу, ты тоже заметил.
– Еще бы мне не заметить! – перебил его Фулкром. – И не я один, знаешь ли.
Жрец робко отвернулся и побрел к печке, пошевелить угли. Жестом он пригласил Фулкрома войти, и тот прикрыл за собой дверь.
Причудливые фрагменты пергамента устилали пол, между ними тут и там стояли пустые бутылки с оплавленными свечами. Пробираясь между пергаментами, Фулкром заглянул в некоторые из них, – кстати, пергаменты, оказывается, были не только на полу, но также на стенах и даже на окне, – но обнаружил, что не может не то что прочесть их, но даже опознать язык, на котором они написаны. Конечно, он был не специалист в таких делах, но все же шрифт, который в одних фрагментах был совершенно неузнаваем, точно инопланетный, в других выглядел смутно знакомым, как далекое эхо ямурского. Странные символы, таинственные рисунки и резные деревянные фигурки окружали его со всех сторон.
Ульрик продолжал рассеянно ворошить угли кочергой.
– Зачем ты сделал то… то, что нужно было сделать для того, чтобы выпустить духов в город? – спросил Фулкром.
– Вообще-то, я не собирался этого делать, – ответил Ульрик. – Надеюсь, я не совершил ничего противозаконного. Ты ведь пришел не затем, чтобы арестовать меня, правда?
Фулкром угрюмо усмехнулся.
– Даже не представляю, за что бы я мог тебя арестовать.
– Вот и хорошо, – отвечал Ульрик. – Если ты не за этим пришел, так, может, выпьем чаю? Мы на востоке завариваем его совсем по-другому. – И Ульрик потянулся к маленькому круглому чайнику, подвешенному над огнем.
– Ладно, чай так чай, – сказал Фулкром. – А потом ты расскажешь мне, что именно ты сделал и как, ведь я считал, что показываю тебе всего лишь дорогу в библиотеку, а оказалось, что я проводил тебя в какие-то иные уровни бытия.
– Что лишний раз подтверждает, как мало жители города знают о своих библиотеках, – ответил Ульрик. Тем временем он, покрыв руки плотной тканью, поднял с огня чайник, отнес его в сторону и стал наливать чай в маленькие фарфоровые чашечки.
Потом передал одну Фулкрому, и тот сделал глоток. Напиток оказался вкуснейшим; пожалуй, он никогда раньше не пробовал ничего подобного – жидкость согревала, питала и успокаивала. Фулкром почувствовал, как, против его воли, утихает наполнявшая его ярость.
Ульрик определенно не любил торопиться. Вот и теперь он медленно опустился на потрепанный кожаный стул и не спеша стал пить свой чай.
– Трудно объяснить, куда я ходил и что делал. Возможно, проще будет показать. Лучше тебе взглянуть на них своими глазами, на этих существ, ты ведь любишь во всем доходить до самой сути.
– Ты про подземный мир? – спросил Фулкром. – Ведь это оттуда просачиваются мертвые?
– Под городом, под миром… Честно говоря, по-моему, все эти названия ничего не объясняют, но пока придется обойтись ими. Да, речь идет о пространстве под городом, где обитают пойманные души и куда втекают пять рек.
– Реки под городом? Но это же смешно.
– Из всего, что тебе довелось увидеть в последнее время, реки под городом, возможно, еще не самое комичное.
– Верно, – согласился Фулкром. Он уже утратил ясное представление о том, что считать странным, а что нет. Но поскольку он сам отвечал за такие вещи в Инквизиции, то чувствовал себя обязанным разобраться до конца. – Ладно, пошли, я хочу поглядеть.
– Так тому и быть, – ответил Ульрик.
На город обрушился нежданный снегопад, по древним улицам несло крупные хлопья снега. День клонился к вечеру, и горожане благоразумно сидели по домам, спасаясь от плохой погоды, – все, кроме подростков и детей, которые жадно рассматривали новые рисунки и истории МифоТворца, расклеенные им накануне.
Тысячи окон над ними излучали теплый мягкий свет – это горели лампы, свечи, камины. Птеродетты, спасаясь от снега на подоконниках и под карнизами, заглядывали в окна жилищ, пока маленьких пернатых вуайеристов не разогнала промчавшаяся вверху гаруда.
Пройдя через сад стеклянных цветов – место, где в городе был впервые убит стражник, – и поднявшись по лестнице, Ульрик и Фулкром вошли в библиотеку, где сразу устремились в просторный зал, освещенный в основном масляными лампами. Два высоких витражных окна пропускали разноцветный свет в верхние этажи; правда, сейчас, когда снаружи бушевала пурга, внутри было очень мрачно.
Ульрик уже знал многих здешних служащих по именам, и теперь, прежде чем заговорить с ними, сложил руки ладонями вместе и слегка склонил голову в знак приветствия. Один библиотекарь протянул Ульрику фонарь, чтобы они могли сами освещать себе путь, и монах рассыпался в благодарностях.
– Люди здесь очень хорошие, – зашептал он Фулкрому. – Больше всего на свете они любят книги – восхитительное человеческое качество, не правда ли?
Они как раз шли мимо желтовато-белого, украшенного богатой резьбой балкончика. С него открывался вид на скрипторий – громадный каменный зал, где множество молодых мужчин и женщин в плащах сидели за пюпитрами, согнувшись каждый над своим пергаментом, каждый со своей толстой свечой.
– Бедняги, – посочувствовал им Ульрик. – С годами их зрение утратит прежнюю остроту. Спины согнутся. Суставы начнут болеть. За всякое знание приходится платить болью.
Кто-то внизу поднял голову и, приложив палец к губам, послал им строгий взгляд и жестом велел проходить.
В темном коридоре Ульрик взволнованно зашептал Фулкрому:
– Это первый скрипторий вне стен джорсалирского монастыря или церкви, который я вижу. Несчастные молодые писцы трудятся не на церковь, а на империю, многие из них еще совсем дети, только что из школы. Потихоньку заглядывал в их пергаменты, посмотреть, что они пишут, – оказалось, в основном копируют речи политиков и угрозы, адресованные разным племенам в составе империи, на их языках. Некоторые переписывают пособия по обучению ямурскому. Идет планомерное поглощение языков.
Жрец выжидательно смотрел на Фулкрома.
– Ничего противозаконного тут нет, – отвечал он. – Возможно, ты думаешь, что это неправильно, но людей на окраинах империи нужно приучать к нашим обычаям.
– Да ты хотя бы бывал на этих окраинах, говорил с теми, кого здесь называют дикарями? – набросился на него Ульрик, впервые за все время позволив себе вспышку гнева.
– Нет, но…
– Вот и не повторяй чепухи. Это простые, мирные люди, следователь, и они подвергаются эксплуатации. Ложь вашей империи развращает их. Насильственное обучение языку и обычаям победителей приводит к потере ими своего «я» и к еще большему закабалению. Посмотри на свой город: беженцы за его стенами умирают от голода и холода, и никому нет до них никакого дела; жители Кейвсайда, униженные и доведенные до отчаяния, с оружием в руках борются за равные с богатыми права на жизнь. Виллджамур – город, где нуждами многих жертвуют ради удобства меньшинства. И при всем этом ты искренне считаешь другие народы дикарями?
Фулкром задумался. Ульрик чем-то напоминал ему прежнего наставника, инспектора Джерида, и Фулкрому вдруг стало неловко.
Грубый голос Вулдона.
Шарканье шагов неподалеку, голоса стражников, лениво перекидывающихся словами, ароматы.
С усилием Лан разлепила глаза.
Блестящие стеклянные пузырьки с разноцветным содержимым окружали ее со всех сторон, на некоторых были этикетки. Ровными рядами они стояли на полках и в стеклянных шкафах. Позади длинного стола, точнее, прилавка были баночки с другим содержимым, наподобие пудры, и вдруг она поняла, что именно эти баночки и пузырьки распространяют те запахи, которые она чувствовала.
В полумраке комнаты она разглядела Тейна, стоявшего рядом с ней на коленях: его мохнатое лицо выражало тревогу.
– Леди очнулась, – объявил он.
Вулдон громыхнул где-то над ними и тоже опустился на корточки рядом с ней, придерживаясь одной рукой за пол, чтобы не упасть.
– Как самочувствие, Лан? – спросил он непривычно нежно.
