Джексон Пирс - Красные сестрицы

«Джон жил в пещере со своей сестрой Мэри. Там они родились, там и жили всю свою жизнь и все время держались в темной глубине, потому что у входа по стенам двигались огромные чудища. Джон и Мэри не знали, что чудища были просто тенями».

Перевязываю правый глаз полоской ткани: не так удобно, как повязка сестры, но ничего, сойдет. Стягиваю ткань, чтобы ничего не видеть этим глазом. Волки собираются под дверью, сопение и рык порой прерываются громким воем. Некоторые из них оборачиваются людьми и зовут Альфу.

«В один прекрасный день в пещеру пришла их бабушка. Она взяла Джона и Мэри за руки, подвела внуков прямиком к чудищам, а потом объяснила, что это только тени».

Голос бабули Марч, рассказывающей мне историю, звучит спокойно и ясно, а память о запахе кондиционера для белья, пропитавшего наши пушистые одеяльца, вытесняет из моих ноздрей резкий запах солярки, которая толчками льется из генератора.

— Если я открою дверь, красавица, тебе не поздоровится… — шипит в дверную щель Альфа.

Я намерена довести свой план до конца. Конечно, если дверь не откроется, я погибну, но ведь другого выбора у меня нет. Я успела привыкнуть к темноте и безошибочно протягиваю руку к зажигалке на полке.

Ну, начнем!

Щелкаю зажигалкой, и после долгих часов темноты крохотный огонек кажется мне океаном света. Волки с силой скребутся в дверь, когти вспарывают металл. Топливо из шланга вытекает ровной струйкой, и я рассматриваю огонек единственным открытым глазом.

Глаза у меня слезятся, я слышу угрозы Альфы, волчий вой, безумный хохот тех, кто успел принять человеческую форму, похрустывание позвоночников — фенрисы то и дело меняют свое обличье и рвутся внутрь. Их голод смешивается с желанием узнать, отчего тоннель наполняется горючим. Альфа раздает приказания глухим утробным порыкиванием. Я смотрю на огонь, и перед глазами мелькают образы: мы со Скарлетт в детстве, языки в пятнах ягодного сока; вот я навещаю сестру в больнице после нападения; вот придерживаю для нее боксерскую грушу, когда Скарлетт начала тренироваться для охоты; день, когда я впервые вышла на охоту с ней и Сайласом; миг, когда я поняла, что люблю Сайласа; день, когда мы целовались в грозу…

Время замедляет ход. Альфа открывает засов, дверь распахивается, и я за какую-то долю секунды успеваю разглядеть сотни волков, которые неотрывно смотрят на меня голодными красными глазами. Слюна из распахнутых пастей стекает на пол.

«И тогда бабушка вывела своих внуков на яркий-преяркий свет».

Фенрисы кидаются вперед. Я приседаю на корточки, подношу зажигалку к потоку горючего. Солярка вспыхивает в мгновение ока, языки пламени взлетают вверх и высвечивают граффити. Огонь обжигает руку. Я отбрасываю зажигалку и отталкиваюсь, как спринтер на олимпийском старте.

«У них сразу же заболели глаза, потому что они долго жили в пещере и ни разу не видели солнца».

Волки, ослепленные огненным сиянием, пытаются прикрыть глаза лапами. Мой глаз — тот, который остался открытым, — уже привык к свету. Пламя лижет мне плащ и ноги, на коже вздуваются волдыри ожогов, но я проскакиваю мимо волков, которые, закрыв глаза, щелкают зубами у моих лодыжек. Мне нужно пройти через море огня и острых клыков. Альфа выкрикивает приказы, и фенрисы пытаются бежать в погоню, но слепо мечутся кругами и падают в огонь. Вокруг звучит скулеж и вой — единый, оглушительный вопль агонии.

«Вперед, вперед! Не останавливайся!»

Уже виднеются ступеньки, но фенрисы у двери не так пострадали от огня, и их глаза адаптировались к свету. Я кидаюсь по лестнице, ноги горят от усталости и ожогов, а волки, объятые голодом и яростью, мчатся ко мне, раскрыв пасти. Через одного я перепрыгиваю, другого пинаю ногой в челюсть, уворачиваясь от клыков. Когтистая лапа раздирает мне бок…

«Ничего страшного! Вперед, вперед!»

Прорываюсь через последнюю линию волчьей обороны, и прохладный ночной воздух омывает кожу, облегчая боль от ожогов. Хватаю повязку и передвигаю ее на другую сторону лица, открывая тот глаз, который пребывал в темноте: теперь я в состоянии различить что-то после огненной бури, неожиданная перемена мне не страшна, все отлично видно. Гулкий звук моих шагов по мостовой наполняет пустую улицу. Из задымленного тоннеля вырываются фенрисы — из ослепительного света в ослепляющую темноту.

Не важно, куда бежать, надо убраться подальше, пока волки не опомнились. Между домами эхом отдается яростный волчий вой.

Пора.

«Беги, Рози! Только ты одна можешь себя спасти».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

СКАРЛЕТТ

До обмена остался час. Нам скоро выходить.

— Готов? — спрашиваю я Сайласа.

— Потерять Рози и, может быть, свою душу? — Сайлас качает головой и вымученно улыбается. — Не совсем.

— А если серьезно?

— Готов. — Он поднимается на ноги, берет топор и пристегивает ножи к поясу.

Я затачиваю лезвие своего топора, надеваю плащ и на всякий случай беру пояс с ножами сестры. Кому-то из нас пригодится пара лишних ножей. Надеюсь, что Рози.

Она выйдет оттуда живой. Сестра для меня на первом месте. Я буду защищать Сайласа, буду за него драться, но если придется делать выбор между ним и Рози… Сестру я спасу. Сайласу я ничего не говорю — и без того понимаю, что с приоритетами у меня все в порядке. Напарники все друг о друге знают. Я до сих пор злюсь на Сайласа: если бы он не влюбился в Рози, ее бы не похитили. Если бы она не влюбилась в него, то сосредоточилась бы на охоте…

Рози не подверглась бы опасности, если бы была такой же, как я, если бы сестру питала та же одержимость, та же потребность отомстить за гибель бабули Марч и изуродованное шрамами тело, та же жажда остановить волков любой ценой.

Почувствует ли Рози все это, если Сайлас погибнет? Если его отнимут у Рози, станет ли охота ее страстью, как и у меня?

Возможно. На секунду пытаюсь представить себе, как мы с Рози охотимся вдвоем, без Сайласа. Мы с сестрой, бок о бок, в равной степени одержимые, сосредоточенные, непоколебимые. Я погружаюсь в мечты…

«Скарлетт, сосредоточься! — приказываю я самой себе. Во рту становится горько от чувства вины, и злость на время отступает. — Не думай об этом. Важно спасти Рози. Все остальное не имеет значения — ни твоя ярость, ни Сайлас, ни месть хищникам, ни потенциальный фенрис. Думай только о Рози».

Мы спускаемся по ступенькам, старательно скрывая, что от волнения у нас дрожат руки. Я кидаюсь вперед, распахиваю дверь — и мы выходим в ночь.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

РОЗИ

Я чувствую, как они крадутся за мной, как сжимается кольцо, хотя, оглянувшись, никого не вижу. Легкие наполнены дымом, но адреналин гонит меня вперед. На дороге наконец-то начинают попадаться признаки жизни: бездомные бродяги, редкие машины. Неужели никто не слышит воя? Не видит опасности?