Михаил Строганов - Заклинатель дождя

– Знаете сами, что у меня нет ничего! Мне просто очень нужно сегодня выбраться отсюда! Понимаете, у моей мамы больное сердце, а она даже не знает, где я нахожусь, что со мной.

– Забота о матери – дело святое! Так что будет тебе сегодня фарт! – Николаич похлопал его по плечу. – А что на кон поставить… Было бы желание, а чего отдать, найдется всегда! К примеру, в каптерке у санитаров спирт имеется. Сходишь да и возьмешь!

– Ага! – радостно закивал Комар. – В каптерку через шнифт можно слазить. Ты вон сам из себя как фитиль, только юркнешь – и в дамках! На окнах-то решеток нет, дело-то без труда замастырить можно!

Была, не была!

– Ставлю пуговицы от моей пижамы! Николаич сгреб пластмассовые кругляшки, сосредоточенно потряс их и небрежно кинул на тумбочку.

– Так не пойдет! – Иван ударил ладонью по наколотым пальцам Николаича. – Зачем подцепляете мою пуговицу?! Ногтем на мизинце! Нечестная игра!

Николаич ухмыльнулся в лицо:

– Здесь серьезные люди катают, и фраера чесать не станет никто. А вот если ты, черт из мутной воды, решил шевелить хвостом, так мы тебе очки быстро на место вставим. Чтобы другим неповадно было!

– Николаич! – Комар махнул перед глазами Ивана растопыренными пальцами. – Об чем базар! Захамничал фазанчик, кидануть решил! Чего тумакать понапрасну? Загнать его под шконку!.. Порешу, паскуда! – Комар выхватил из кармана алюминиевую ложку, размашисто ударил Ивана в грудь отточенной ручкой.

Ивану показалось, что в него плеснули кипятком. Из-под распахнутой, лишенной пуговиц пижамы побежала тоненькая кровавая струйка.

– Значит, вы так?! – рука Ивана скользнула в карман, к спасительному кастету, но провалилась в пустоту. Карман порван…

– Дави его! Гаси!

Остервенелые крики. Яростные удары. Тяжелая и мучительная тьма…

Голос, словно юркая змейка, выскользнул из подсознания, заставляя Ивана прислушиваться к нему, продираясь через забытье. Он завораживал старой, размеренной русской речью. Он читал стихи, но не для кого-то, а себе, произнося слова вслух, чтобы насладиться звуками, негромко плачущими отчаяньем:

Ничего здесь никому не нужно,Потому что ничего и нетВ жизни, перед смертью безоружной,Протекающей как бы во сне…

Как хорошо… Как правильно… Словно обо мне…

Иван с трудом открыл глаза. Небольшая комната с единственным оконцем, да и то по самую форточку забитым фанерой.

– Прошу, продолжайте дальше!

– А «дальше» не было, – голос ответил неожиданно близко, из-за спины. – Смертельно отчаявшийся поэт здесь поставил троеточие и уронил перо на лист. Был забыт и покинут всеми, как теперь, Иван, ты.

– Кто здесь?!

– Друг… Сиди, Ванюша, не вставай. Досталось тебе сегодня…

– И не только сегодня, – Иван пытался угадать, кому же мог принадлежать этот таинственный, чарующий голос. – Все никак не могу вас узнать. Или из-за того, что вот уже вторые сутки меня нещадно бьют по голове?

– Да ты меня и не мог раньше слышать, – успокоил голос. – Мы знакомы заочно. А вот теперь и свидеться довелось!

– Свидеться! В такой темени я и руку-то свою разглядеть не могу. А тут еще вы тумана нагнали… Вышли бы к окошку? Здесь, у форточки, хоть немного свет от фонаря попадает.

– Не торопись, Ванюша, пока не время. Во тьме не всегда таится худшее, иногда в ней выпадает единственный шанс!

– Наверно, как я набедокурили? И вас тоже в изолятор посадили?

– В каком-то смысле да, посадили, – таинственный гость рассмеялся и чуть-чуть подался навстречу. – Только очень, очень давно!

Иван хотел расспросить подробнее, как вдруг почувствовал, что неведомый собеседник исчез. Даже не исчез, а истаял в темноте.

Наверное, он и вправду сходит с ума… Или ему вкололи какую-то дрянь санитары, и вот теперь он разговаривает со своими галлюцинациями…

Иван поднялся на ноги и двинулся ощупью в неосвещенный конец комнаты.

А может, это просто сон? Нескончаемо долгий кошмар? Может, он и не в дурдоме? И не распинали его на ремзаводе заезжие наркоторговцы?.. Вдруг и Немирова никакого нет? Этого проклятого вымороченного города-призрака, в котором все, как на Гаити, подчинено насилию и черному культу вуду. Нет, в России такого не может быть… Просто он тяжело заболел или попал в аварию, а теперь вот лежит в коме…

Иван радостно вздохнул полной грудью. Конечно, в коме! Какое слово чудесное! Сразу представляется чистая палата, пикающий аппарат, а на тумбочке цветы и апельсиновый сок! По возвращении – а он обязательно вернется! – встретят мама и папа! И он снова пойдет в свою школу, в литературный кружок, к Тамаре Степановне. Конечно, он сильно отстал, но быстро наверстает упущенное. Потому что любит учиться, и раньше у него всегда все складывалось!

Железная баночка из-под обувного крема гулко ударилась о бетонный пол, выводя Ивана из блаженного оцепенения.

Самолёт-вертолёт,Забери меня в полёт!

Толкая перед собой битку, девочка ловко прыгала на одной ноге по нарисованным мелом квадратам. Лена Затеева! Только младше. Первоклашка с бантами в косичках и белом переднике… Да она же умерла…

Воспоминания кладбищенской дискотеки обретали краски и ритм, обволакивая Ивана тяжелым и затхлым духом прелой листвы. Перед глазами проносились яркие вспышки костра и раздираемая о заточенный кол обезглавленная птица.

Такого быть просто не может!.. Иван подался назад, к подоконнику, откуда в комнату проникала узкая полоска холодного люминесцентного света.

– Это, Ванечка, уже есть. И гадать ни к чему, может это быть или не может.

Из сгущавшейся по углам тьмы, из неверной игры светотени, размывающей границы изолятора, голос обретал очертания, наполнялся объемом, густел, перевоплощаясь из звуков в изящные линии сюртука, начищенные до блеска серебряные пуговицы. Еще мгновение – и навстречу Ивану шагнул человек с лицом, закрытым непроницаемой кожаной маской.

– Я знаю… Знаю, кто ты! – исступленно закричал Храмов. – Васька Змей! И кастет с Уроборосом мне специально подсунул! То-то он, как живой, ускользал из пальцев, когда был нужнее всего!

– Так ведь не было никакого кастета! – рассмеялся Змей. – Ты видел только то, что хотел. Придуманный мир подчас реальнее настоящего.

– А как же другие?! Не-ет, тебе меня не одурачить! Я отлично знаю, чем реальное отличается от привидевшегося.

Змей осторожно, словно пробуя на прочность бетонные плиты, медленно двинулся к Ивану, растягивая за собой ставшую вдруг осязаемой тьму. Он погладил по голове беззаботно играющую Лену Затееву. Девочка подняла полные слез глаза, смущенно улыбнулась и дальше поскакала на одной ножке по вычерченным квадратам.