Принцесса Намонаки - Мария Николаевна Сакрытина
Снова бессонница.
Господи, как же мне страшно!
Принцесса Намонаки
Свиток четырнадцатый
Седьмой день шестой Луны
Суток не прошло с тех пор, как в Лунной роще появились мои объявления, а я уже получила ответ.
Нежить в этом мире боятся. У нас дома тоже есть сказки про леших, водяных, Бабу-ягу, и иногда эти персонажи помогают Ивану-царевичу, если он достоин. Наверное, потому, что я выросла на этих сказках и, естественно, считала, что достойна, я была уверена: мне ничего не грозит. Я сделаю предложение, от которого они не смогут отказаться, и мне помогут. А как иначе?
Я не учла, что нежить – это не люди, поэтому мыслят и рассуждают они иначе. И от того, что они захотят, у меня волосы дыбом встанут.
Нежить в этом мире не помогает людям. Люди им – тоже, и то, что я однажды спасла кицунэ, было поступком из ряда вон, как и ответная помощь от кицунэ мне.
Нежить здесь ненавидит людей или, в лучшем случае, презирает. Рен еще после кицунэ рассказала мне, как именно нежить людей ненавидит. Какие там злые шутки! Если от встречи с потусторонним удастся уйти живым – это счастье. А если еще и здоровым, то вообще небывалая удача.
Большая часть персонажей местного фольклора именно нежить – не живые и не мертвые. Они вернулись с того света, точнее, если верить местной религии, не смогли переродиться. Кого-то держит незаконченное дело, кого-то – страшное преступление, кто-то умер так плохо, что просто не может уйти не отомстив. После смерти они превращаются в чудовищ, о́ни, и движет ими лишь одно желание: убивать. Если перед этим с жертвой удастся поиграть – хорошо, но потом обреченный, когда-то обидевший чудовище, умрет, и смерть его будет мучительной. Например, открывает наивная девушка дверь на стук – и чудовище сдирает с нее кожу, само становится этой девушкой, а потом пирует на костях ее родственников, не распознавших подмену.
Я спросила у Рен: неужели кицунэ тоже плохо умерли или грешили? Служанка улыбнулась и сказала, что нет, кицунэ – существа иного порядка. Они духи этой земли, только никто не станет делать кицунэ подношения – может, поэтому они такие злые?
Я вспомнила золотоволосого мальчика в Лунной роще и его серьезные, совсем не детские глаза. А кирин, он кто? Такой же, как кицунэ? Рен ответила, что да, и ки́рин, и тану́ки, и речной дракон, и онама́дзу, и многие-многие другие – все они духи. Они никогда не были людьми, именно поэтому ничего хорошего от них ждать не стоит. Кто поймет существо с образом мышления, отличным от человеческого?
Тогда я выслушала служанку, согласилась, но близко к сердцу не приняла. И сейчас, когда мне понадобилась помощь, а козырей на руках было раз-два и обчелся, я вспомнила о потустороннем мире. У меня преимущество: я-то мыслю иначе, я не местная и всех этих о́ни не боюсь. Я из другого мира и тоже, наверное, мертва. Я почти как они. Как-нибудь договоримся.
Рен считала, что принц с катушек съехал и вот-вот расшибет голову об уголок тофу, как здесь говорят про нелепую смерть. Но сказать это напрямую она, конечно, не могла. Да и я бы не послушала.
Зря, наверное.
В Доме Снежных Лилий сегодня было непривычно пусто, зато вокруг народ толпился ну просто как сельди в бочке, а в воздухе витал страх. Люди перешептывались, не решаясь даже голос повысить, кто-то рыдал, несколько куртизанок лежали в обмороке, и им никто не помогал. Все смотрели на закрытые ворота Дома так, словно внутри поселился сам дьявол.
– Ичи-кун, – ахнула хозяйка, когда я шагнула к воротам. – Не надо! Там ю́рэй!
Нежити в этом мире много, очень много, и я даже не пыталась запомнить ее всю. Гиблое дело.
Так что я ничего не поняла, зато поняла Рен. Она прижала широкие алые рукава ко рту и тихонечко заскулила от страха, как щенок. Я удивленно покосилась на нее: это моя-то храбрая Рен, которая и стражникам императора, если надо, даст жару? А тут, подумаешь, какие-то юрэй! Вот если бы засада Плащей – тогда да… Я даже обрадовалась: выходит, на мое объявление откликнулись. Что ж, устроим духам интервью!
– Господин! – воскликнула служанка, когда я стала протискиваться сквозь толпу. Между прочим, это она со слугами должна была расчищать мне дорогу. – Господин, куда вы? Там же… ю… ю… У-у-у!
Хозяйка Лилий упала мне в ноги, вцепилась в край одежд и заплакала, в унисон зарыдали и ее куртизанки.
Что ж, в их сказках нежить ест людей, конечно, они боятся, но я-то как Иван-царевич, и мне очень нужна помощь. Ха, и не таких уламывала, подумала я, глядя на этот великий плач. Впрочем, каких уламывала – я не помнила, но в себе не сомневалась.
Я наклонилась и как могла ободряюще сказала:
– Я заплачу вам за день простоя, госпожа. Простите меня.
Всхлипывая, женщина упала ниц, а Рен простонала:
– Господин! Господин, молю, не надо!..
Я сделала вид, что не слышу.
За моей спиной воцарилась абсолютная тишина, стоило толкнуть створку ворот. Я перешагнула порог, а ворота тут же со скрипом закрылись. Впервые меня кольнуло беспокойство, и, не сдержавшись, я нервно оглянулась. За спиной никого не было.
Никто не появился и когда я шла по дорожке среди ирисов – всех оттенков сиреневого и розового. Обычно здесь пахло сладкими духами, а еще свежестью от искусственного пруда. Сейчас запах тоже был, но совсем не приятный, а удушливый, страшный. На самом деле так пахнет саван, но это я позже узнала.
Лишь когда я толкнула дверь Павильона Глициний, знаменитого на всю столицу своей узорчатой крышей, то впервые увидела юрэй.
Она не была похожа на привидение, о которых пишут в наших детских страшилках. Не была прозрачной, не висела в воздухе – наоборот, ее босые ноги крепко стояли на полу, и я видела, что кожа у нее серая и сморщенная, словно дешевая бумага.
На ней был саван – грязно-белый, наверное, тоже дешевый, но чистый, ни капли крови. Юрэй стояла ссутулившись, руки с нечеловечески длинными ногтями она держала впереди, и я хорошо могла их рассмотреть. А вот лицо сплошной завесой скрывали длинные черные и как будто влажные волосы. И хоть я этого лица не видела, понятно было и так: вряд ли из-за волос на меня смотрит
